Где, с подмогой вображенья, Видим мы весь ад разверстый, Домового, черта, ведьму, Или рай, или — что хочешь; То волшебство, одним словом, Было тут простерто всюду, Была — ночь, и было темно, Глаза выколи хоть оба. Говорят, сопротивленьем Всяка страсть в нас коренеет, Всяка страсть ярится с силой. Как вихрь бурный дует в пламя, Иль мехов насосных сотня В горн (сложенные все вместе) Верзят воздух, в них стесненный, Клубоомутной струею; Вдруг зажженный уголь рдеет, Зной палит в нем черно сердце, Угль горит, со треском искры, Как пращом, в окрестность мещет, Дым клубится, вихрем вьется, Жар и зной уж всё объемлют, И одно, одно мгновенье В горне видишь огнь геенны… Так царевна, не нашедши Ни меча, ни остра шила, Злу отчаянью вдается. Лбом стучит во всяку стену, Бросясь на пол, бьет затылком. Но предательны помосты, Покровенные коврами Шелку мягка шамаханска, Ее гневу лишь смеются. На них вместо смерти лютой Она волосы ерошит. Но, опомнясь, воспрянула, Как младая легконога Серна скачет с холму на холм; Воспрянула, луч надежды Протекает ее сердце. «Нет, сложась стихии вместе Не возмогут тряхнуть душу, На погибель устремленну. Тот умрет, кто жить не хочет»,— Так воскликнула царевна. Она бросилась поспешно К тому месту, где спит мама, Ее мама дорогая; Карга — имя ей в исторьи; Над постелей Карги-мамы Был вколочен гвоздь претолстый, Большой гвоздь и деревянный, Он длиной в аршин иль больше, На который Карга-мама По ночам треух соболий Свой обыкла всегда вешать. На гвозде сем умышляет Скончать жизнь свою царевна…» «Как! — вскричала тут старуха, Прервав речь Бовы поспешно.— Скончать жизнь таким же средством, Каким девы Вавилонски Жизнь давать учились древле!! Или в честь священна Фала У вас жертва не курится? Или образ его дивный Вы не носите на выях? О, народ, народ про дерзкий! Презреть Фала, Фала сильна, Что жизнь красну дает в мире! Кем живет всё, веселится, Без чего бы и вселенна, Забыв стройное теченье, Стала б дном вверх, кувырнулась. Зане Фал есть ось та дивна, На которой мир вертится. Фал — утеха Афродиты, Фал — то яблоко златое, За которо три богини Пощипались на Олимпе, Вцепясь бодро в божьи кудри». Бова слушал в изумленье Свою дряхлую подругу. Видит, жаром необычным Засверкали ее очи, Вздохи вздохами теснятся, Воздымают грудь иссохшу. Потягота во всех членах, Жар гортанью ее пышет, Во рту скрып зубных остатков. Но вдруг взоры ее меркнут, Млеют члены и слабеют, Стары ноги протянула,
