Сомкнув вежди, испустилаТяжкий вздох и покатилась,Чуть-чуть с печки не упала.Бова старую подругуПодхватил в объятья нежны.Он уж думал, черна немочьЕе дряхлу жизнь скончалаИ последния отрадыНавсегда его лишила;Но с веселием он видит,Что в старухе сердце бьется,Что в ней кровь не охладела.Очи томны отверзаетИ, вздохнув она легонько:«Ах! любезный мой, — вещает, —(Зри, сколь Фала почитаю)Зри его священный образ,Что скудельничьей рукоюИзваян из глины хитро:Се утеха моей жизни,Се надежда мне по смерти.Голод, жажду утоляет.Нектар он и амвросйя!..»Бова видит — ужаснулся:Образ Фала у старухи;Он дивится… Кто не знает,Не читал кто во исторьиДревней повести народов,Тому слог наш непонятен.А Бова хотя и видит,Но что видит, он не знает.Так во глазе сетка чувствий,Ослабев иль уязвленна,Жизнь, чувствительность теряет.И то чудно, велелепно,То божественное чувство,Чувство зрения изящно,Чем все вещи для нас в светеОживляются шарамиПреломленных лучей солнца,Вдруг померкнет, тмится, гаснет,И предметы ярка светаПогружаются в тьму мрака.День прошел и сочеталсяС ночью, или ночь насталаВо очах, ночь непрестанна.Словом, слеп кто, тот не видит.Так, истории не знавши,Не узнал Бова наш ФалаИ был слеп в своих познаньях.А старуха, то приметя:«Продолжай, — она вещает, —Свою повесть ты плачевну».Бова, вынув платок белый,Отирает чело староСвоей нежныя подруги,У которой пот горохомВ исступленьи показался.Пот проймет и не старуху,Когда корча нервы тянет,Когда мышцы все трепещут,Грудь вздымается от вздоховИ упруго сердце бьетсяТак, как древняя пифияНа треножнике священномДрожит, рдеет, стонет, воет…Ах! всегда в сие мгновенье,Когда жизнь в избытке льется,Бог нас некий оживляет!
Ночь была прохладная, светло в небеЗвезды блещут, тихо источник льется,Ветры нежно веют, шумят листами Тополы белы.Ты клялася верною быть вовеки,Мне богиню нощи дала порукой;Север хладный дунул один раз крепче, — Клятва исчезла.Ах! почто быть клятвопреступной!..Лучше Будь всегда жестока, то легче будетСердцу. Ты, маня лишь взаимной страстью, Ввергла в погибель.
