Там жертва лжива не курится, Там надпись пламенная зрится: «Конец невинности бедам». 5 Оливной ветвию венчанно, На твердом камени седяй, Безжалостно и хладнонравно, Глухое божество. и пр.; изображается закон в виде божества во храме, коего стражи суть истина и правосудие.
6 Возводит строгие зеницы, Льет радость, трепет вкруг себя; Равно на все взирает лицы, Ни ненавидя, ни любя. Он лести чужд, лицеприятства, Породы, знатности, богатства, Гнушаясь жертвенныя тли; Родства не знает, ни приязни, Равно делит и мзду, и казни; Он образ божий на земли. 7 И се чудовище ужасно, Как гидра, сто имея глав, Умильно и в слезах всечасно, Но полны челюсти отрав. Земные власти попирает, Главою неба досязает. Его отчизна там, — гласит; Призраки, тьму повсюду сеет, Обманывать и льстить умеет И слепо верить всем велит. 8 Покрывши разум темнотою, И всюду вея ползкий яд… Изображение священного суеверия, отъемлющего у человека чувствительность, влекущее его в ярем порабощения и заблуждения, во броню его облекшее:
Бояться истины велел… Власть называет оное изветом божества; рассудок — обманом.
9 Воззрим мы в области обширны, Где тусклый трон стоит рабства… В мире и тишине суеверие священное и политическое, подкрепляя друг друга,
Союзно общество гнетут; Одно сковать рассудок тщится, Другое волю стерть стремится; На пользу общую, — рекут. 10 Покоя рабского под сенью Плодов златых не возрастет; Где все ума претит стремленью, Великость там не прозябет. И все злые следствия рабства, как-то: беспечность, леность, коварство, голод и пр.
11 Чело надменное вознесши, Схватив железный скипетр, царь, На громном троне властно севши, В народе зрит лишь подлу тварь. Живот и смерть в руке имея: «По воле, — рек, — щажу злодея; Я властию могу дарить; Где я смеюсь, там все смеется; Нахмурюсь грозно — все смятется; Живешь тогда, велю коль жить».
