Огурец попытался дотянуться до первого кривого сука, торчавшего высоко над головой, но ничего из этого не вышло.
– Стёпка длинный, ему хорошо, – сказал он. – А меня подсаживать надо.
– Давай подсажу, – предложил Митька.
– Я тяжёлый, – сказал Огурец и отошёл в сторону.
– Тритон, – крикнул Митька, – слазь!
Стёпка спустился.
– Думаете, это сучья? – показал Лесник на ствол. – Это партизаны колышки вколотили, чтобы легче было забираться.
Партизанский лагерь был разбит на границе бора с лощиной, заросшей орешником и терновником. Сразу за лощиной начиналось болото. Партизаны знали тайную тропу через трясину. В случае, если бы нагрянули каратели, они могли бы всегда скрыться. Немцы много раз пытались нащупать партизан, но без успеха. Партизаны – местные старожилы – хорошо знали свои леса и всегда исчезали из-под самого носа у карателей.
Всего в лагере было три большие землянки. Две обвалились, а одна сохранилась. Вместо трубы – пень с дыркой. Стёпка первым спустился в землянку и из сырой, затхлой темноты крикнул:
– Заходи!
Ребята гуськом спустились по гнилым ступенькам в землянку. Там было темно, пахло старыми листьями и плесенью. Кто-то наткнулся на деревянные нары.
– Чего тут стоять? – сказал Огурец. – Пошли наверх.
Глаза понемногу привыкли к темноте. Ребята стали различать предметы. Посередине землянки стояла ржавая бочка с обгорелыми боками. Партизанская печка. Нары в два ряда перегородили всю землянку. Под ногами навалены сухие еловые лапы.
Стёпка вполголоса стал рассказывать, как здесь жили партизаны. Митька всё это знал. Стёпкин отец был начальник отряда, а Митькин – его правая рука – начальник разведки.
Спал Митькин отец вот на этих нарах, где одна доска выломлена… А выломил эту доску дядя Гриша. Головой. Караульный объявил тревогу, Харитонов вскочил со сна и вышиб доску.
Митька потихоньку выбрался наверх. Уселся под елью и стал смотреть на болото, над которым парили два ястреба. Он ни о чём не думал, просто сидел и смотрел на болото. Время куда-то провалилось, перестало существовать.
Сначала он видел ястребов, рыжие кочки на болоте, косматые облака, наползающие из-за вершин деревьев. Потом краски стёрлись, растворились… Митька видел веселое лицо отца, хмурое, озабоченное матери, маленькое крысиное тётки Лизы…
– Лесник, спишь? – Тритон-Харитон стукнул Митьку по плечу. – Сейчас картошки нароем – костёр запалим. – Стёпка посмотрел на небо, почесал затылок: – Эх, кабы завтра не в школу, можно было бы с ночёвкой… Как партизаны!
– Пойдём картошку копать. – Митька поднялся и спросил: – Кто костёр запалит?
– Могу, – сказал Огурец.
Митьке Огурец не нравился. Какой-то он скользкий. Всё время норовит проехаться на чужом горбу. И костёр разжечь согласился неспроста: не хочет сучья собирать.
– Костёр Серёга Воробьев разожжёт, – сказал Митька. – А ты шагом марш – за хворостом.
– Серёга не умеет.
– Опять споришь?
Огурец, бросив исподлобья на Митьку ненавидящий взгляд, побрёл за хворостом.
Картошка росла сразу за землянкой. Вот уже много лет никто её не сажал, не окучивал, а она росла себе среди лесной травы и пней. В отличие от домашних – клубни были мелкими и с прозеленью. Но, когда толстым суком разгребли горячую золу и выкатили чёрные, пропёкшиеся картофелины, у всех слюнки потекли.
– А соль? – вспомнил Серёжа Воробьёв, перекатывая в руках половинку дымящейся картофелины.
Соль не догадались захватить. Но и без соли картошку съели.
Пока в золе были печёные клубни, Петька таскал их, ел и помалкивал, а когда кончились, вытер толстые губы рукавом рубахи, сплюнул в золу и сказал:
– Теперь будет…
– Что будет? – спросил Митька.
– Увидишь.
– Слушай ты его, – усмехнулся Стёпка. – Треплется.
– Схватит брюхо, – запоёте, – сказал Огурец.
– Ведь ты тоже ел, аж за ушами пищало!
Огурец, прижмурив глаза, похлопал себя по животу и с гордостью ответил:
– Моё брюхо топор переварит и хоть бы хны!
Повалявшись на траве у потухшего костра, ребята разделились на две группы: партизан и карателей. Первую группу возглавил Митька, вторую – Стёпка. По сигналу «партизаны» скрылись в лесу, а «каратели», повернувшись к ним спиной, вслух считали до ста.
Митька уверенно повёл ребят в самую чащобу. Согнувшись в три погибели, они подлезли под мохнатую лапу ели, опустившуюся до самой земли, и залегли.
Время тянулось медленно. У ребят затекли ноги, но пошевелиться боялись: вдруг выследят? Но «карателей» было не видно и не слышно. И тогда Митька предложил тайком пробраться к землянке (штабу «карателей») и захватить её.
Ползли на животе. Сухие иголки через рубаху кусали тело. Вот и лагерь. У землянки, что-то прожёвывая, расхаживает Огурец. Он часовой. Тритона-Харитона с отрядом не видно. Всё ещё рыщет. Митька отодвинул ветку орешника и немного прополз вперёд. Сейчас Огурец выйдет из-за землянки, и они его сцапают.
Показался Огурец. Он шёл прямо на куст орешника. Если сейчас увидит, – всё пропало. Объявят тревогу – и примчатся «каратели». Но Петька остановился у сосны, оглянулся и, присев на корточки, достал из кармана куриное яйцо и коробок. Митька не поверил своим глазам, когда увидел в коробке соль. Огурец спокойненько облупил яйцо, обмакнул в соль и сразу половину сунул в рот. На красных Петькиных щеках заходили желваки. Из другого кармана Огурец вытащил хлебный мякиш. Расправившись с яйцом, он сучком выковырял маленькую ямку и закопал туда скорлупки.
– Кулак! – прошептал Митька и повернулся к ребятам, притаившимся сзади. – Видели?
Огурца накрыли, когда он приканчивал второе яйцо. Повалили на землю и велели молчать.
Победили «партизаны». Мало того, что они скрылись от «карателей», так ещё «уничтожили» их базу вместе с часовым.
Уже после игры допрашивали Огурца.
– Соли пожалел?
Петька Огурец поскрёб свою остроконечную макушку, прижмурил глаза. Такая привычка была у него.
– Соль? Да я совсем забыл про неё…
– А яйца?
– Яйца? Да их же мне мамка всучила… Яиц-то было два, а вас вон сколько.
Огурец не краснел и не смущался. Он достал из кармана спичечный коробок с солью и протянул Стёпке:
– Думаете, жалко… Берите!
– Подавись ты своей солью! – сказал Тритон-Харитон.
Домой возвращались, когда солнце село за деревья, а облака на небе окрасились в жёлто-розовый цвет. Под ногами сгустились тени. Митька шёл медленно и озирался. Стёпка то и дело натыкался на его спину.
– Прибавь шагу, Лесник, – наконец не выдержал Тритон-Харитон. – Ползёшь, как каракатица…
Вышли к мосту. Речушка, почерневшая и таинственная, ворчала меж валунов. Облака растворились в
