— Может быть, — растерянно произнес Гриша, залезая девушке под юбку.
— Я уверена, что все будет хорошо, — сказала девушка, расстегивая ширинку Лоно.
— Возможно, — проговорил он, оттягивая резинку девушкиных трусов.
Они еще делали какие-то мелкие приятные действия, но потом Гриша резво отпрыгнул от девушки назад, посмотрел на нее и сказал:
— Послушай! Что мы тут делаем? Пойдем лучше трахаться ко мне.
— Ура! — крикнула девушка, оправляя юбку и беря Лоно под руку.
Какое-то время они шли по дороге, уйдя в свои вожделенные предвкушения. Никто не говорил ничего; то, что должно было свершиться, все-таки имело, наверное, большой смысл, несмотря на разочаровывающую конкретную реальность происходящего; и поэтому в этот момент времени гармония была достигнута и различие всеобщего и случайного было преодолено, и все могло тут же закончиться прямо на этих словах; но тут Гриша Лоно издал звук, похожий на «ух», и история снова продлила свое движение.
Потом Гриша и девушка пришли в какую-то квартиру, закрыли за собой дверь в комнату, где была кроватки встали друг перед другом, замерев от нерешительности.
— Неужели это все же возможно? — прошептал Гриша, расстегивая пуговицу на рубашке. — Я не верю в это.
— Это очень странно, — сказала девушка, раздеваясь.
Молча они разделись догола и осмотрели друг друга.
— Нет, это невозможно! — крикнул Лоно, отводя глаза. — Я не могу представить тебя в голом виде.
— Зачем же представлять! — возмутилась девушка. — Смотри на меня.
— Не могу, — сказал Гриша.
Он закрыл глаза и подошел к девушке. Он положил руки на ее талию и поцеловал ее.
— Ты — моя любимая! — сказал он. — Ты — Оля, ты — Оля Яковлева, неужели это ты?! Неужели это ты сейчас со мной?!
— Меня зовут Антонина Коваленко, — сказала девушка, прижимая свою грудь к торсу Гриши Лоно.
— Неважно… — зачарованно прошептал Гриша и рухнул вместе с девушкой на постель. Они обнялись, возбуждая друг друга различными ласками. Гриша решил поторопить события и тут же начал совершать половой акт. «Это действительно происходит», — изумленно подумал он, посмотрев на отрешенное лицо Антонины, и тут же взял ее двумя пальцами за сосок. Но видно, слишком большое ожидание подточило мужскую силу Гриши Лоно, и сразу после этой мысли великолепный, как лучшее ощущении, оргазм полностью прекратил дееспособность, поразив всю его душу и плоть, и словно сразил Лоно наповал.
— Ааааа!!!! — дико закричал Гриша, отдавая продукты своей секреции внутрь жаждущей утробы.
— Это случилось, — восторженно сказала Коваленко, — ты перешел ко мне и будешь рожден. Вот твое «Я».
— Я погиб… — печально прошептал Гриша Лоно и тут же сгинул, словно его в самом деле никогда не было в этом мире.
Возможно он перешел в собственную сперму, отдавая самость потомству; может быть, это было наказанием за все-таки свершенный грех, а скорей всего, это была жертва. Так или иначе, Гриша Лоно зачал Мишу Оно и пропал непонятно куда, выполнив свое предназначение. Зачавшее женское существо нагло улыбалось, лежа на постели в бесстыдной позе. Новообразованный зародыш где-то внутри оставался еще непонятен никому. Так была выполнена одна из насущных задач высшею порядка. Любовь с помощью похотливых тел начала новую жизнь. Что-то произошло.
§
«Лао умер, — сказал Иисус Кибальчиш. — От зависти к независимым существам умер Лао».
«Все кончено, — сказал Я и закрыл глаза. — Что-то началось».
«Я хочу изменений, — сказал А. К. — Мне скучно, я люблю момент».
Кто-то родился опять. Семен сел на стул.
§
Итак, после совершения ряда попыток получилось все именно так, что Яковлев забеременел. С интересом он рассматривал в зеркале свою располневшую фигуру, хранящую плод, и радовался переменам. Кода он лежал утром в постели, чувствуя шевеление новой жизни внутри себя, он часто задавался разными вопросами, типа «кто это, что это, зачем это?» Но зародыш безмолвствовал в отцовской утробе и был абсолютным, как новоявленное и свет творение, не требующее объяснений и анализа.
— Я счастлив! — говорил самому себе Яковлев, попивая кофе.
Он был тридцатипятилетним брюнетом с кривыми ногами, его глаза презрительно блестели, когда он злился, пиджак мешком висел на сутулых плечах. Часто он лежал на кровати, не зная, что бы такое предпринять, но человеку, готовящемуся стать отцом, было необходимо отдыхать и больше спать, и поэтому Яковлев яростно сжимал зубы, но переносил наступающую скуку с завидным мужеством. Он смотрел на яркое синее небо в окне и мечтал о развратных удовольствиях, которых он был лишен. Однако, великая миссия грела нынешнюю жизнь.
Когда он заходил в автобус, то пассажиры уступали ему место, но не потому, что видели истинную причину его большого живота, а потому, что думали, что Яковлев болен ожирением и ему трудно ехать стоя. Яковлев подсмеивался про себя над людьми, не верящими в противоестественное чудо, и садился на сидение.
Когда он приходил на работу, коллеги встречали его бытовыми разговорами и протягивали ему сигарету.
— Нет! Я бросил! — отрывисто говорил Яковлев, проходя дальше к рабочему месту.
— Почему у него такой живот?! — спрашивал начальник остальных подчиненных, но они не знали ответа.
Яковлев работал не спеша, не напрягаясь особо, чтобы не повлиять плохо на дитя, которое уже проявлялось внутри тела. Вероятно, ребенок был в настоящее время рыбой, и он часто тыкался острым рыльцем в обратную сторону живота Яковлева. В эти секунды Яковлев буквально расцветал, хлопал себя по ляжкам и выглядел очень довольным; коллеги смотрели на него недоумевая и думали о нехорошем.
После работы Яковлев долго мыл руки и пел какую-то невнятную песню, похожую на плохо спетый религиозный гимн. Торжество сияло во всех его действиях, какое-то истинное знание причин и следствий исходило от его улыбающейся головы, как нимб; руки его выглядели как руки мастера, создавшего что-то новое; и все его существо источало трепет и восторг и словно приглашало остальных встать на колени и молиться чему-то великому.
Дома Яковлев сразу же ложился в кровать и лежал, выжидая блаженный миг шевеления ребенка. Он ощущал его прямо под сердцем и сочетал удары сердца с жизнедеятельности будущего сына.
— Я хочу только сына! — говаривал он часто вслух. — Только мой возлюбленный сын может спасти мир, погрязший в неверии, и заставить его серьезно отнестись к высшему смыслу.
Таинственный младенец в утробе брыкался новообразовывающимися конечностями и будто соглашался с будущей миссией, какой бы трудной она ни была. Яковлев съедал два яблока и засыпал до следующего утра, улыбаясь нежно и всепрощающе, как богоматерь.
Но воскресеньям он гулял в саду, наблюдая птиц и белок. Цветы наполняли окружающее приятным летним ароматом. Яковлев выгуливал свое беременное тело с настойчивостью курортника, желающего оздоровиться. Он с такой жадностью вдыхал почти свежий воздух, словно это был наркотик, одна капля
