летним полям; небесная пума, идущая по следу, вся сияющая и блестящая, — откуда вдруг в моих глазах появилось столько солнца, ведь горит одна-единственная маленькая свечка? Но не от нее одной исходит здесь свет, и разве не излучает свет и не сверкает все единственное и неповторимое, потому что оно единственное в своем роде, ответь, неповторимая?
Скажи мне, самый отважный из игроков, почему мы настолько уверены друг в друге, что беззаботно отбрасываем один другого так далеко, в самые чуждые нам и смертельно опасные места? Ничего не боимся, что ли? Нет, мы не были бы мужественными людьми, не будь нам присущ страх; но ведь мы отбрасываем от себя столь же далеко и мужество, и страх, мы совершенно теряем уверенность в себе и каким-то невероятным, сказочным образом бесконечно в себе уверены; и в то время как откуда-то снизу доносится частый стук копий и поединки в самом разгаре, здесь, наверху, наши сердца давно взмахнули крыльями и отлетели прочь, как пестрые кукушки…
Самая любимая моя, в какой пустыне для нас не вырастут розы? И в какой пустыне мы не находили источников? Ах, из маленького радиоприемника, стоящего в темноте, как раз сейчас зазвучала серенада «Санрайз» — встань, поднимись, трепетная, перелетная, самая фантастическая птица Феникс, которую мне когда-либо довелось встретить, поднимись, позволь нам обоим восстать из пепла, мир молод, и он ждет нас, и только тот останется неуязвимым, кто отдастся ему всецело, а осторожные погибнут; встань, стол уже ждет нас, все готово для быстрой, торопливой трапезы перед отъездом: вот мучнистый хлеб свежей выпечки, вот масло, вот крошащийся мягкий козий сыр и темное вино, приди ко мне, давай поедим и выпьем, и останемся голодными, и будем беззаботными — нас никогда больше не будет…
Эрих Мария Ремарк из Беверли-Хиллз (04.04.1940)
Милая моя и любимая, это было замечательно, что ты сегодня утром приехала в аэропорт[46], — и что потом ты помыла мне голову!
Прости за то, что после я попросил тебя немножко поспать со мной; это все проделки Альфреда. Но ты права: он достаточно долго спал один, чтобы научиться этому; к тому же мальчуган в таком возрасте, когда он успел уже переболеть корью! А то, что я сегодня вечером предпочел бы остаться с тобой наедине, чем организовывать что-то для целой компании, — это, я уверен, понять можно. Мы тебе вот что предлагаем! Лучше мы с Альфредом напишем тебе письмо; тогда ты будешь здесь, с нами, и одновременно сможешь встретиться со своими друзьями.
Кстати, о наших письмах: это не просто письма о любви, это письма о любви к тебе! Нет, у нас не просто родилась идея, и мы сели и написали о том, до чего додумались, и могли написать об этом кому угодно; нам это вовсе не легко дается, тетушка Лена, — для этого нам нужно с кем-то жить по-настоящему! Не такие уж мы способные, чтобы нам это было нипочем! Даже Альфреду!
Ты единственная, способная нас вдохновить!
Эрих Мария Ремарк из Уэствуда (29.05.1940)
Вот несколько мелочей для тебя и для кота, чтобы играл…
Желтая лошадка с обезьяной — вещь старинная и редкая; скажи об этом коту, если ты ему подаришь…
Эрих Мария Ремарк из Уэствуда (23.06.1940)
Она регулирует мою температуру!
Блубблублубб она лучше даст нам кормежку…
Она по ночам дает нам свежий воздух…
Do you know this beautiful girl?[47]
Она дает химию мне, толстому корню.
Она защищает мое воскресное платье от моего злющего господина мужа!
Yes. The Nightingale from the Kaiserallee[48].
Мед для малыша Хамминга!
Вау-вау… Позаботьтесь о моей кормежке.
Свежие фрукты
English bread[49]
Гуляш
Раки
Салат
Tante Lena is sweet gibt mich Sing Restorer[50]
Тетушка Лена рубит-рубит!
Еда для Альфреда!
Эрих Мария Ремарк из Уэствуда (24.10.1940)
Без покаяний…
и без просьб о прощении…
но зная, что чудо (даже в ходе беседы) не должно обойтись без цветов, которые обожают чудеса!
Без покаяний…
если бы ты, нежнейшая сталь,
сидела у англичан в их министерстве обороны, они добились бы гораздо больших успехов…
то, что ты в своих почти непробиваемых доспехах умеешь высмотреть разрыв между звеньями и именно по этому слабому месту нанести концентрированный удар силами всей твоей авиации, — a la bonheur![51]
В полном восторге от твоего выдающегося успеха, хотя он и обернется против меня
непонятый, но не раскаявшийся
Он вредт! Этот Сам-Сибе-Судья!
Только что скончался ввиду общего упадка сил и недоедания
