а не снаружи. И он всегда был человеком живым. Для нас он живым и останется».
Б. Окуджава: «Неправда, будто его творчество столь просто, что всеми воспринимается абсолютно и с любовью. Он не кумир людей с низким уровнем, им не восторгаются приверженцы эстрадной пошлятины. Он раздражает унылых ортодоксов и шокирует ханжей. Он — истинный поэт, и его широкое и звонкое признание — есть лучшее оружие в борьбе с возбужденным невежеством, с ложью и с так называемой массовой культурой».
Г. Чухрай: «Не стало Владимира Высоцкого. Артиста. Поэта. И десятки тысяч людей сейчас толпятся на улице. Десятки тысяч людей хотели и не сумели прийти сюда, чтобы поклониться ему. Значит, он был нужен им, такова их любовь и благодарность за то, что он сделал для них».
Пока в помещении Театра на Таганке шла панихида, все окрестности вокруг театра действительно заполнялись десятками тысяч людей. Кажется, что сюда, на Таганку, стянута вся милиция столицы. Белизна их форменных рубашек и фуражек режет глаз.
М. Влади: «Надлежащим образом проинструктированная милиция установила барьеры, улицы заполняются людьми. Перед театром образуется очередь (как потом выяснилось, очередь эта протянулась вдоль Большой Радищевской улицы до Зарядья на целых 9 километров!). Я поднимаюсь в кабинет Любимова. Он бледен, но полон решимости. Он не отдает эту последнюю церемонию на откуп чиновникам... Я возвращаюсь в зал, двери открывают — и потекла толпа. Москвичи пришли проститься со своим глашатаем...»
I-V
i
В. Акелькин: «Милиции явно не хватало, чтобы сдержать огромную реку людей, и машины с дружинниками и милиционерами все прибывали и прибывали. Уже половина Большой Радищевской улицы оцеплена дружинниками и милицией, везде кордоны, все перекрыто, и только тоненький ручеек по два человека тянется ко входу в театр.
Допускали в основном делегации от различных организаций с венками. У нас не было заявки, но венок был куплен, и с ним пропустили двух человек, остальные остались за кордоном».
В. Нисанов: «На похоронах я снимал все подряд... У театра при мне генерал МВД сказал: «Надо вызывать армию». Они предполагали, что будет много народу, но чтоб столько... Смерть Володи действительно стала национальной трагедией, а похороны были по-настоящему народными».
Б. Серуш: «Видеозапись похорон делал мой сотрудник — Джордж Диматос. Этот Джордж — высокий такой парень — снимал обычной видеокамерой... И вдруг к нему подходит генерал МВД и запрещает снимать. Тогда я обратился к Иосифу Кобзону, который очень помог в организации похорон... «Слушай, Иосиф, тут такое дело... Нам запрещают снимать». И. Кобзон подходит к этому генералу — он знал его по имени-отчеству — и говорит: «И вам не стыдно, что я — еврей Кобзон —должен просить вас, чтобы эти люди могли снять похороны русского поэта?!»
После девяти утра я уехал из театра на очень важную встречу. Возвращаюсь обратно... Уже все оцеплено милицией, и никого не пускают. Как я ни пытался — ничего не получается... Ну ни в какую! А очередь протянулась вниз — почти до гостиницы «Россия». Я чуть не заплакал. Черт возьми! Неужели я не попрощаюсь с Володей?! Там стояли автобусы... И я взял и просто прополз под автобусом. Я поднимаюсь, а милиционер не может понять — откуда я взялся? В строгом черном костюме — из-под автобуса?!
— Ну есть у тебя хоть какое-нибудь удостоверение?
— Есть фотография с Володей... Вот, видишь, я его друг!
И меня выручила эта фотография, которая, по счастью,
11 Ф Раззаков оказалась у меня с собой. Милиционер меня пропустил, и я попрощался с Володей».
В. Делоне: «Ю.П. Любимов вынес из театра стопку фотографий Высоцкого. К нему бросилась толпа. И он в отчаянии, не зная, что делать, боясь, что его разорвут на части, отдал эту пачку милиционеру. И тут какая-то пожилая женщина в слезах закричала: «Кому же ты отдал фотографии Высоцкого? Менту!» Милиционер бросил форменную фуражку оземь, зарыдал: «Да что ж я — не человек, что ли!»
В. Акелькин: «Весь зал еще раз прошел мимо гроба, после чего все высыпали на улицу. Здесь нас ждало самое большое удивление, и если до того мы сдерживались, то на улице слезы потекли сами собой, да мы уже и не стеснялись их: вся Таганская площадь, с обеих сторон эстакады, была забита людьми. Люди заполнили крыши и окна домов, метро, ресторана «Кама», киосков «Союзпечати», универмага... Они не смогли попасть в театр, но все равно чего-то ждали, потому что любили Высоцкого...
Вот начинают выносить венки, цветы. Люди взбираются на машины, чтобы лучше видеть.
Цветов много, стоит тяжелый, густой и какой-то гнетущий запах... Вот выносят крышку гроба. Из репродукторов поплыла над площадью грустная музыка...
Наконец выносят гроб с телом Высоцкого. Впереди — Ю.П. Любимов, за ним — Золотухин, Смехов, Джабраилов, Петров... Гроб вносят в автобус».
М. Влади: «Мы садимся в автобус, гроб стоит в проходе, мы все сидим, как школьники, уезжающие на каникулы. Любимов машет большим белым платком людям, собравшимся на крышах, на каменных оградах, некоторые залезли на фонари. Автобус трогается. И часть огромной толпы бежит за автобусом до самого кладбища.
Мы приезжаем на кладбище, на песчаную площадку, где в последний раз можно тебя поцеловать».
В. Акелькин: «На Ваганьковском кладбище и вокруг него столпились несколько десятков тысяч человек. Станция метро «Улица 1905 года» была закрыта уже в двенадцать часов дня.
Очень трудно пробиться к могиле. Над гробом выступает только директор Театра на Таганке Н. Дупак. Очень мало времени, все скомкано, неорганизованно».
М. Влади: «Я последняя наклоняюсь над тобой, прикасаюсь ко лбу, к губам. Закрывают крышку. Удары молотка звучат в тишине. Гроб опускают в могилу, я бросаю туда белую розу и отворачиваюсь. Теперь надо будет жить без тебя».
Те грандиозные похороны поразили своим размахом всех участвовавших в них и наблюдавших за ними со стороны. Ю. Любимов, например, после них с дрожью в голосе признался, что эти похороны заставили его по-иному взглянуть на москвичей, не побоявшихся в таком количестве прийти на Таганку. Можно смело сказать, что своим присутствием на похоронах любимого поэта москвичи бросали прямой вызов одряхлевшей и вконец утратившей последние остатки народного доверия власти.
Между тем российская история знавала не одни такие похороны. В книге Н. Эйдельмана «Грань веков» читаем строки о майских 1800 года похоронах опального полководца Александра Суворова: «В камер-фурьерском журнале 9 мая 1800 года не отмечалось какой-либо почести, отданной царем умершему полководцу. Меж тем похороны генералиссимуса всколыхнули национальные чувства. Греч, которому в этом случае можно верить, вспоминает, как 14-летним мальчиком поехал с отцом, чтобы проститься с Суворовым. Мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова... Я видел похороны Суворова из дома на Невском проспекте, принадлежавшего потом Д.Е. Бенардаки... За гробом шли три гарнизонных батальона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым везли тело, и воздавал честь великому гению России.
