совершал.
Мы ни в коей мере не хотим сказать, что он бьух единственным или ближайшим другом отца. Среди его близких было немало людей, в том числе и те, кто упрекает сейчас Э. Володарского в несуществующих грехах.
Пока Владимир Высоцкий был жив, близость к нему объединяла всех. После его смерти она же их разъединила. Это очень грустно. Нам бы очень хотелось, чтобы все раздоры навсегда кончились. Понимаем, что это не так просто сделать, и тем не менее сделать необходимо: взять и помириться перед памятью Владимира Высоцкого, сообща участвовать в создании его полной и правдивой жизненной и творческой биографии. И для этого нужно прежде всего перестать сводить личные счеты... Аркадий Высоцкий, студент ВГИКа, Никита Высоцкий, актер театра-студии «Современник-2».
Но время уже ушло, и мирить враждующие стороны было к тому периоду поздно. В бой вступала «тяжелая артиллерия» противоположной стороны: за доброе имя Э. Володарского вступились ни много ни мало 23 уважаемых и известных в мире искусства и среди поклонников В. Высоцкого деятеля, письмо которых «Советская культура» опубликовала 5 марта. Среди подписантов были Э. Рязанов, С. Соловьев, Н. Губенко, Ж. Болотова, И. Рубанова, JI. Филатов, Т. Дру-бич, П. Чухрай, И. Бортник, А. Смирнов, А. Митга и др.
«Уважаемый товарищ Беляев! Нас удивила публикация руководимой Вами газеты от 6 февраля сего года, касающаяся нашего товарища и коллеги Эдуарда Володарского. В газете решительно растаптывается честь и репутация этого известного и талантливого кинодраматурга. И дело не только в содержании публикации, в огульных обвинениях Марины Влади и других лиц, письмо подписавших. Мы могли бы доказательно опровергнуть опубликованное, но понимаем, что разбор и проверка клеветы — дело других учреждений.
Мы переживаем сейчас существенный момент нашей истории, связанный с надеждами на возрождение всего лучшего в человеке. Способствует ли тому упомянутая публикация? Бесцеремонно вторгаясь в личную жизнь художника, делая ее предметом тенденциозного общественного обсуждения, газета творит недоброе дело — плодит сплетни и домыслы... Мы все же надеемся, что это досадная оплошность, которая, разумеется, требует публичных извинений. Иначе болезнь может стать хронической: касаясь мертвых, мы перестаем быть осторожными и терпеливыми с живыми».
Опубликовав это письмо, руководство «Советской культуры», кажется, впервые со дня опубликования первого письма отца от 12 ноября 1987 года поняло, что конфликт зашел слишком далеко и, к сожалению, не без их посильной помощи. Поэтому в своем комментарии к «письму 23-х» ре-
дакция газеты заявила: «Хочется сказать — гласность гласностью, но сколько же можно? Ведь отец поэта начал разговор об этике художника, разговор по теме, близкой нашей газете. И сейчас это уже элементарная перепалка, способствовать которой редакция не намерена...»
По мнению многих, на примере этой печальной истории вокруг имени Владимира Высоцкого наглядно подтверждалось пророчество скептиков о том, что перестройка, начатая М. Горбачевым, закономерно перерастет сначала в перепалку, а после в перестрелку. И это пророчество, кажется, начало сбываться еще в том феврале 88-го.
В упомянутом феврале внеочередная сессия Совета народных депутатов Нагорно-Карабахской автономной области приняла решение ходатайствовать перед Верховными Советами Азербайджанской и Армянской ССР о передаче НКАО из состава Азербайджана в состав Армении. Это решение буквально взорвало обстановку в Закавказском регионе.
27 февраля в азербайджанском городе Сумгаите сотни головорезов учинили массовые кровавые погромы над ни в чем не повинными армянами. При прямом попустительстве местных властей эти побоища продолжались в течение двух дней. Москва на этот откровенный геноцид ответила молчанием и отделалась всего лишь легким внушением, вместо того чтобы всей мощью своей государственной машины обрушиться на зачинщиков и участников этого кровавого преступления. Впоследствии это попустительство и беспомощность руководства страны дорого обойдется державе.
Между тем у «прорабов перестройки» к этому времени появились и первые противники, публично обнаружившие себя. 13 марта в газете «Советская Россия» появилось письмо-манифест рядовой преподавательницы химии из Ленинграда Нины Андреевой под красноречивым названием «Не могу поступиться принципами». Это был первый публичный вызов Михаилу Горбачеву и тому политическому курсу, который он проводил в жизнь. И вот тут вся мощь пропагандистского аппарата была обрушена на немолодую женщину. С этого момента началось открытое противоборство реформаторов и консерваторов в руководстве страны, да и нижние слои населения довольно быстро расслоились на симпатизирующих одной или другой из этих группировок. Наступала всесоюзная «перепалка», выплеснувшаяся на страницы массовой печати.
День публикации статьи Нины Андреевой, 13 марта, Театр на Таганке встретил на гастролях в Мадриде, где проходил Восьмой фестиваль искусств. Эти гастроли театра стали знаменательны тем, что именно на них состоялась долгожданная встреча труппы со своим родителем — Юрием Любимовым. Свидетель этого события В. Смехов писал: «17 марта. С 14 до 15.30 — ожидание вестей из аэропорта. Встреча состоялась, и ее описать невозможно. Пять лет без двух месяцев длилась разлука. Юрий Любимов вместе с женой Катей подробно общался с каждым актером, электриком, костюмером, радистом... Номер нашего директора Николая Дупа-ка на два часа оказался сценой удивительного спектакля».
На этом фестивале Таганка представила зрителям спектакль «Мать», который еще в 1968 году поставил Юрий Любимов. Отправка спектакля опального еще режиссера на фестиваль за пределы страны было многозначительной акцией со стороны Министерства культуры СССР. Без сомнения, этой акцией власти давали понять всем и прежде всего самому Юрию Любимову, что почва для его возвращения на родину уже готова. Это стало понятно еще в феврале этого года, когда журнал «Театр» опубликовал ностальгические воспоминания В. Смехова «Скрипка Мастера» — панегирик Юрию Любимову.
Именно в Мадриде между Ю. Любимовым и временным руководителем театра Н. Губенко была достигнута договоренность о том, что Любимов прилетит в Москву по частному приглашению Губенко в первой половине мая этого года на премьеру своего спектакля «Владимир Высоцкий», который официально разрешен для включения в репертуар театра.
По рассказам сведущих людей, это возможное возвращение Юрия Любимова на родину обсуждалось на самом Политбюро, и голоса разделились поровну: шесть «за», шесть «против». Спор разрешил седьмой голос «за», который принадлежал Михаилу Горбачеву. Но даже несмотря на «выигрыш» реформаторов, накануне приезда Любимова член Политбюро Александр Яковлев позвонил Николаю Губенко и слезно молил его: «Николай, я умоляю тебя, во избежание ненужных разговоров пусть Любимов не появляется в театре. Если же это произойдет, пусть все пройдет как можно тише, без рекламы». После поражения Нины Андреевой дела консерваторов были совсем плохи. Развитие политической реформы «по Горбачеву» стало набирать обороты, оказавшиеся «на коне» «шестидесятники», к которым относился и Юрий Любимов, стремились вернуть в строй своих бывших «солдат». Готовилась почва для широкомасштабной акции по возвращению на родину всех диссидентов и эмигрантов.
10 мая 1988 года бывший гражданин СССР, а ныне гражданин Израиля (с августа 1987 года), Юрий Любимов вновь ступил на землю своей родины. Встреча была теплой и широко освещалась в советской прессе. Ступив на родную землю, Ю. Любимов не преминул «покаяться» перед властью, которая простила его, за свою подпись под прошлогодним письмом так называемого «Интернационала сопротивления». В интервью газете «Известия» Ю. Любимов сказал: «Когда дал согласие подписать «Манифест 10», тот, который был опубликован в «Московских новостях», то думал, что он будет полезен перестройке. А вышло наоборот. Вам надо только понять, что я не знал о том броском заголовке, который предшествовал этому письму, — в западных газетах их вообще придумывают отдельные люди, им-то и важно, чтобы было позабористее, посенсационнее. Ну а, кроме того, коллективные письма никогда не выражают личных чувств, тем более что мне читали его в конце концов по-англий-ски, — кто-то вставляет какую-то фразу, тебе она может не нравиться, тебе кажется, что нужно вставить не это, а что-то другое... Я
