Сегодня она выглядела утомленной, и он задумался, хорошо ли она себя чувствует. У Маделин еще на ранчо случилось несколько приступов тошноты, но ее утренние недомогания не были слишком долгими. Сейчас, глядя на нее, можно было сделать вывод, что недомогания стали более продолжительными. Это еще больше рассердило его, потому что если бы она находилась дома, то смогла бы лечь и отдохнуть.
Не спрашивая, она принесла ему кружку кофе и повернулась, собираясь уйти. Будто копируя вчерашний день, он вскинул руку и поймал ее. Риз почти почувствовал, как всеобщее внимание сомкнулось на них, словно притянутое магнитом.
– Тебя тошнило? – спросил он грубым голосом.
– Утром. Все прошло, когда Флорис накормила меня сухариками. Извини, у меня есть еще клиенты.
Он позволил ей уйти, потому что не хотел еще одной сцены, подобной вчерашней. Он потягивал кофе и наблюдал за ней, пока она двигалась среди клиентов, тут и там раздавая улыбки и поддразнивания, заставляя людей смеяться и вызывая на их лицах оживление. Это был ее талант, находить веселье в мелочах и приглашать других разделить его с ней, почти соблазняя. То же самое она делала с ним, понял Риз. Эти девять месяцев, проведенные вместе с ней, были самыми благодатными в его жизни, эмоционально и физически.
Он хотел вернуть ее. Он хотел наблюдать, как Маделин разгуливает по дому своей ленивой походкой и творит чудеса, казалось бы, совсем без усилий. Он хотел, чтобы она поддразнивала его, будила с какой- нибудь диковинной фразой и ожидала, что он подхватит игру. Он хотел подтянуть ее под себя, раздвинуть ноги и проникнуть в ее тело, заставить Маделин признать, что она все еще любит его и охотнее будет с ним, чем в любом другом месте.
Он не понимал, почему она не уехала в Нью-Йорк, почему доехала только до Крука и остановилась, зная, что он скоро найдет ее. Черт, убежать в Крук, означало не убежать вовсе, это было просто небольшим перемещением вдоль дороги.
Единственный ответ заключался в том, что она никогда не стремилась возвращаться в Нью-Йорк. Она не хотела в большой город; она хотела убежать только от него.
В голове Риза закружились воспоминания обо всем, что он высказал ей, и он едва не вздрогнул. Она тоже помнила каждое слово; она даже цитировала ему некоторые из них. Она говорила, что он пожалеет о сказанном, но он был слишком разъярен, чувствовал себя слишком обманутым, чтобы обратить на это внимание. Ему следовало помнить, что Мэдди давала так же много, как и получала.
Она легко могла уехать в Нью-Йорк; на ее счету было достаточно денег, чтобы она могла делать все, что захочет, а Роберт, несомненно, был бы рад ее возвращению. Итак, если она осталась, то только потому, что ей нравилось жить в Монтане. Даже вопрос мести мог быть так же легко разыгран из Нью-Йорка, как и из Крука, потому что наказанием ему было ее отсутствие в его доме. Пустота в нем сводила его с ума.
В конце концов, она вернулась с кофейником, чтобы снова наполнить его чашку, и спросила:
– Хочешь к нему кусок пирога? Он сегодня со свежим кокосом.
– Конечно. – Это даст ему повод остаться подольше.
В конечном счете, кафе должно было немного опустеть. У посетителей имелись другие необходимые дела, а Риз не сделал ничего достаточно интересного, чтобы заставить их задержаться. Когда Маделин подошла, чтобы забрать его пустое блюдце из-под десерта и снова наполнить кружку, она спросила:
– Разве тебе нечем заняться?
– Есть, и многим. Коровы родили своих весенних телят.
Ее глаза зажглись всего на секунду; потом она пожала плечами и отвернулась. Он произнес:
– Подожди. Сядь на минутку и отдохни. Ты на ногах с тех пор, так как я пришел сюда, а это было… – Он замолчал, проверяя время. – Два часа назад.
– Сегодня выдалось беспокойное утро. Ты же не перестаешь заботиться о стаде только потому, что хочешь отдохнуть, не так ли?
Вопреки желанию, он не смог сдержать усмешку от ее сравнения клиентов со стадом.
– Как бы там ни было, сядь. Я не собираюсь кричать на тебя.
– Ну, это что-то новое, – пробормотала она, но, тем не менее, села с противоположной от него стороны и вытянула ноги, опусти их на сиденье рядом с ним. Он поднял ее ноги и положил себе на колено, растирая под столом икры и твердо удерживая Маделин на месте, когда она автоматически попыталась вырваться.
– Просто расслабься, – спокойно сказал он. – Тебе обязательно оставаться на ногах так долго?
– На ранчо я тоже была бы на ногах. Ты же знаешь, сидя я не готовлю. Я чувствую себя прекрасно. Я всего лишь беременна, а не инвалид. – Но она закрыла глаза, когда его пальцы начали массировать ее утомленные мускулы; он хорошо умел касаться, научившись этому за годы одинокой работы с животными.
В кровати он тоже умел хорошо касаться. У каждой женщины должен быть такой любовник, как Риз, дикий и голодный, настолько же щедрый, насколько требовательный. Воспоминания лавой слились в ее животе, бросая в жар, и она распахнула глаза. Если она позволит себе думать об этом слишком много, то окажется у него на коленях раньше, чем сообразит, что делает.
Риз произнес:
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной домой.
Если бы он был требовательно-сердитым, она могла бы встретить его своим собственным гневом, но его тихий тон приглашал, а не требовал. Она вздохнула и поставила локти на стол.
– Мой ответ все тот же. Дай мне одно серьезное основание, почему я должна это сделать.
– Как и мой ответ все тот же. Ты носишь моего ребенка. Он имеет право на свое наследие, на то, чтобы расти на ранчо. Ты сама сказала мне, что одной из причин, по которой ты рассчиталась по закладной, было желание сохранить ранчо для наших детей.
– Я не забирала ребенка из Монтаны, – возразила она. – Я даже не уехала далеко от ранчо. У ребенка будут и ты, и ранчо, но для этого у меня нет необходимости жить там.
– Мисс Мэдди, вы не подольете еще немного того кофе? – позвал посетитель, и она без слов стянула ноги с его коленей, с улыбкой отправившись работать.
Риз, наконец, сдался и отправился домой, но всю ночь проворочался в большой кровати, думая о ее грудях, о ее вкусе, о том ощущении, когда он скользил в ней и она сжимала его внутренними мышцами, о мягких звуках, которые она издавала, пока он подводил ее к наслаждению.
На следующий день ему нужно было починить заборы, но Риз работал на автомате, его мысли все еще вертелись вокруг Мэдди, пытаясь придумать способ ее вернуть.
Маделин попала в точку, спросив его, почему она не расплатилась по закладной раньше, если все ее интересы сводились к получению законного права на ранчо, которое превратило бы в ничто любой брачный договор, и теперь он должен был спросить себя о том же. Если это было всем, чего она хотела, почему она ждала девять месяцев? Почему гонялась за цыплятами и коровами, сражалась со снежными бурями и рисковала собственной жизнью ради его спасения, если планировала уйти? И что еще важнее, почему она перестала принимать противозачаточные таблетки и позволила ему сделать ее беременной? Ребенок, которого она носила, был запланированным, они говорили об этом и решили иметь. Женщины намеренно не беременеют, если планируют уйти через несколько месяцев. Земля стоила состояние; если деньги были всем, что ей нужно, то полностью оплаченная закладная давала ей огромное преимущество без дополнительного, мощного, по общему признанию, довода беременности. Нет, она забеременела только потому, что хотела этого ребенка, и она рассчиталась с закладной по одной единственной причине: чтобы спасти ранчо ради него, Риза Данкена. Она могла говорить, что берегла наследство своего ребенка, но ребенок все еще был абстрактной, неизвестной фигурой, несмотря на ее потенциально мощные материнские инстинкты. Она спасла ранчо для своего мужа, а не для ребенка.
Более того, Мэдди не нуждалась в деньгах. С Робертом Кэнноном в качестве сводного брата она могла получить все, что хотела, едва попросив. Роберт Кэннон владел такими деньгами, на фоне которых семья Эйприл выглядела сборищем грошовых скряг.
Все эти умозаключения постоянно возвращали к одной и той же вещи, к одному и тому же вопросу. Почему Маделин выплатила закладную, зная, насколько категорично он был настроен против этого, если не готовила документы для развода? Ответ всегда оставался одним и тем же, и она говорила ему об этом. Маделин никогда не пыталась это скрывать. Она любила его.
