глупость всегда объявляет низменным и злым то, что ей непонятно. Правда, жители страны мадров пляшут тогда, когда нам традиции предписывают хранить достоинство. Даже на похоронах своих близких они не стараются утопить горе в слезах, а танцуя, сбрасывают скорбь и горечь утраты в жар костров. Дни смены луны мы почитаем воздержа нием и молитвами, а они, наоборот, устраивают праздники. Какой путь более угоден богам?
В главном городе мадров — Шакале —прямо перед царским дворцом растет смоковница, которой они приносят жертвы, веря, что это священное дерево увеличивает плодородие земли и приплод коров… Что ты улыбаешься, Муни? Разве поклонение деревьям хуже, чем поклонение каменным изваяниям?
Так беседовали мы, почти не замечая, что отроги синих гор на горизонте день ото дня становятся больше и жаркий стоялый воздух долин наполняется прохладным и чистым ветром еще не видимых ледников. В конце концов достигли глиняных стен Шакалы.
После Хастинапура и Кампильи столица мадров выглядела бедной и незначительной, зато какова была моя радость, когда, помимо Арджуны и близнецов, во дворце Шальи меня встретили Митра и Джанаки. Разумеется, было много объятий, восторженных криков, сбивчивых расспросов и путаных рассказов. Были в должное время и тихие беседы с Пандавами, слова благодарности и обещания наград, которые, если принять во внимание наше положение, звучали так же убедительно, как звучат сейчас обещания счастливой загробной жизни.
Митра и Джанаки на другой же день повели меня гулять по столице мадров. Город лежал в огромной речной долине с плодородной почвой. Горы подходили к нему вплотную с одной наименее укрепленной стороны. С трех других сторон были насыпаны высокие земляные валы. Сразу за городскими стенами располагались кварталы людей, живущих ремеслом. Дома обычно складывались из кирпича и окружались бамбуковыми террасами. Беднота строила из тростника, обмазывая стены глиной, смешанной с коровьим навозом. На полу, как и у нас, лежали циновки, только у знати они были толще и украшены узорами. Мы ехали по узким улочкам, и я с удивлением отмечал, что люди, попадавшиеся нам на улице, вполне чисто и опрятно одеты. Митра, как признался нам, лелеял тайное желание посмотреть на женщин мадров, танцующих на празднике. Но праздников, как объяснил Джанаки, в ближайшее время не предвиделось, а в повседневной жизни жительницы Шакалы кутались в шерстяные покрывала, защищаясь от холода и чужих взглядов. Зато Джанаки повел нас в некий дом, где гостей подчивали хмельным напитком из зерна и патоки. Питье было крепким и понравилось даже Митре, привыкшему к вину из сока пальмиры. Утолив жажду, мы смогли осмотреться.
Рядом с верандой, где мы восседали, проходила широкая дорога, по которой мимо нас тек человеческий поток, устремляясь к огромному бурлящему озеру базара — признанного центра города. Здесь сходились перекрестки торговых путей, здесь начинался парадный вход в царский дворец. Сюда съезжались купцы со своим товаром, насыщая широко распахнутый рот города возами со снедью, обращая их в кровь и плоть этого ненасытного людского муравейника. Джанаки, уроженец этих мест, сказал, что вся площадь перед царским дворцом называется Субханда, что значило «добрый товар». Впрочем, преданность местных жителей торговле уже не удивляла меня. Я начинал привыкать к тому, что большим миром управляют совсем не те боги, которым поклоняются в ашрамах. В этой земле было очень мало брахманов. Местные цари, как нам объяснил Джанаки, предпочитали сами общаться с богами.
Впрочем, армия у мадров была многочисленной. Мы сошлись во мнении, что ради нее и приехали Пандавы к своему державному родственнику.
Если Накуле и Сахадеве удастся уговорить своего дядю поддержать Пандавов, то ни один из наших дваждырожденных не станет сетовать на то, что этот народ по-иному понимает карму, — сказал Митра.
Вот бы собрать под знамя Пандавов всех араттцев, — начал Джанаки, — и бахликов, и сау-виров, и гандхаров…
Тогда клянусь до конца жизни приносить жертвы богам торговли, — быстро добавил Митра.
Похоже, мадры поддержат тех, кто посулит большую выгоду, — сказал я, — В этом они еще проще хастинапурцев.
Не все мадры одинаковы, — возразил Джанаки, — вспомни Накулу и Сахадеву. Им доступны древняя мудрость и понятие чести. Впрочем, это относится лишь к некоторым представителям высших варн. Сейчас так все перемешалось… — Джанаки сокрушенно вздохнул. — Простых людей не увлечь на подвиг призывами к долгу и справедливости. Боюсь, что они будут колебаться до последнего, рассчитывая, взвешивая и примеряясь к возможной выгоде.
Беседа не мешала нам утолять голод, тем более, что на кухне нашлась пища по вкусу дваждырожденных — лепешки, фрукты и молоко. В Пан-чале, как и в моей родной деревне, еду подавали на окропленных водой банановых листьях. В Шакале нам принесли глиняные тарелки. Джанаки с гордостью сказал, что здесь даже семьи бедняков едят из таких тарелок. Потом, правда, выяснилось, что эту посуду зачастую не моют, а дают вылизывать собакам. Тогда Митра заявил, что предпочел бы все-таки есть с банановых листьев. Я же промолчал. Когда путешествуешь в большом мире, поневоле приходится оскверняться, и брезгливость мало-помалу утрачивается. Вдоволь насмотревшись с веранды на картины окружающей нас жизни и утолив голод, Джанаки и Митра с головой погрузились в могучий поток прошлых и будущих событий.
Как странно устроена жизнь, — сказал Джанаки, — давно ли я ушел в ашрам дваждырожденных, а теперь от моего народа, от этой шумной солнечной площади меня отделяет невидимая стена. Им кажется, что они живут полноценной жизнью, а сами — лишь щепки в потоке, который вертит мельничные колеса военных советов в Кампильи и дворцах Хастинапура. Родная Шакала кажется мне сейчас листом кувшинки, на котором суетятся тысячи мелких насекомых, не подозревающих о глубокой черной воде и течении, которое несет лист к водопаду.
Да, водопад уже близок, — сказал Митра. Глядя на него, я явственно заметил перемены в привычно-беспечном облике друга. Нет, Митра не стал грубее. Все та же радостная сила озаряла его лицо, как отблеск утреннего огня. Но в голосе уже появились твердые, неспешно в ластные тона, а блеск глаз, когда он смеялся, напоминал теперь не солнце на воде, а вырванный из ножен клинок.
А что думают Пандавы? — спросил Джа-наки.
В тот день, когда я доставил весть Панда-вам из Хастинапура, они собрали военный совет. Выслушали меня внимательно. Но что там решалось, не помню, — признался Митра, — мои мысли, да простят меня властелины, были заняты судьбой Муни, оставшегося приманкой в когтях Дурьодханы. До сих пор не могу понять, как Крипа вообще узнал о том, что может навсегда лишиться одного из любимых учеников… Ну да ладно, хорошо, что все обошлось. Так вот, Юдхишт-хира собрал во дворце Друпады всех военачальников, и они слушали меня, а потом решали, как быть с Хастинапуром. Могу себе представить, что в Хастинапуре в этот же момент решали, как быть с Кампильей. Поскольку мысли дваждырожден-ных, как правило, становятся достоянием всего братства, то боюсь, и те и другие пришли к единому мнению: пора воевать. Помнится, наш неразговорчивый Бхимасена так и сказал.
Арджуна напомнил, что в руках Дурьодханы царская казна и воинская сила. К тому же, он всегда твердит о приверженности целям Высокой саб-хи. Так что, хоть патриархи равно расположены и к Пандавам и Кауравам, они, скорее всего, выступят против нас.
Юдхиштхира призывал положиться на карму и не спешить совершать шаги, последствия которых трудно предположить. На что Бхимасена ответил: «Не стоит уповать на карму, когда надо действовать. Если карма сделает патриархов нашими врагами, мы должны выступить и против них».
— Вот как далеко зашла вражда, — заключил Митра.
В своем неистовстве Бхимасена иногда больше напоминает мне не дваждырожденного, а ракшаса, — поежился я.
Но именно это его качество может помочь Пандавам победить, — сказал Митра.
Я молча развел руками, а Митра продолжал рассказ:
— Юдхиштхира один не помнит старых обид. Он весь устремлен в будущее, пытаясь соизмерять свои желания и действия с волей богов и взвеши вать все на весах кармы. Старший Пандава опять пытался вразумить братьев словами: «Придет час нашего торжества, ждите, как ждет сеятель созре вания плодов». Но тут вмешалась сама Кришна Драупади: «Как можешь ты, о знаток дхармы, упо вать только на созревающие плоды кармы? — вос кликнула ясноокая красавица. — Ты нам сказал, что справедливость не
