достигается беззаконием и нарушением клятв. Это были хорошие слова. Но какие плоды принесло твое решение? Не видно, чтобы злодеи несли наказание. Может быть, в эту эру богам не угодна наша приверженность дхарме?»
«Не пристало тебе подвергать сомнениям дхарму и самого Установителя, — сказал Юдхиштхира. — Усомнившийся в дхарме доверяет только собственному опыту, в гордыне презирая тех, кто превосходит его разумением. Он начинает думать, что существует только то, что доступно его неразвитым чувствам и предназначено для их услаждения. Кто не принимает на веру древнего знания, кто не радеет о соблюдении собственной дхармы, тот в круговороте рождений никогда не обретет благодати. Дхарма всегда приносит свой плод, ведь мы воочию можем видеть и плоды знаний, и плоды подвижнических трудов. Ни ты ни я не знаем, как вызревают кармические плоды добрых и дурных деяний. Но нельзя лишь потому, что плод тебе незрим, сомневаться в дхарме или существовании Установителя».
Впрочем, я-то сам скорее на стороне Драупади. — продолжал Митра. —Как ни примеривайся, карма все равно остается неподвластной разуму. Так зачем тратить время попусту? Долго они спорили, словно окончательно утеряв способность проникать в мысли друг друга.
Но ведь до чего-то они договорились, раз мы здесь? — нетерпеливо перебил Митру Джанаки.
Вот это и есть самое интерсное. Кто-то из советников Друпады начал предостерегать от нападения на Хастинапур, ссылаясь на мой рассказ об оружии богов, попавшем в распоряжение Кар-ны… Я так понимаю, что этого сына суты боятся все, ну может, кроме Арджуны и Бхимасены. А если еще выяснится, что на его стороне боги с оружием небесной ярости, то нам всем стоило бы отправиться обратно в лес и влачить жизнь тихую и благостную, дабы не прервалась ее нить бесславно и болезненно.
Митра шутил, но Джанаки безотчетно поежился, а я ощутил в сердце сосущую тоску. Для меня вопроса о реальности божественного оружия в руках Карны больше не существовало.
Ну, так что решили мудрые? Будут нас жечь огнем небесным? — невесело спросил я.
Какого ответа ты ждешь, Муни? — грустно улыбнулся Джанаки, — Кто знает след птиц? Кто знает путь ветра?
— Во — во! — ухмыльнулся Митра, —Так многие в Панчале думают. Тут же вспомнили о не бесной колеснице, появившейся над Дваракой во время последней войны. Нам еще Сатьяки расска зывал, как Кришна сбил ее… Многие знают, что у предыдущего царя страны Чеди был венок из неувядающих лотосов, который делал его неуяз вимым. Нынешний-то царь чедиев Дхриштакету вроде за нас. Но вот беда: он не знает, куда делся венок. Одним словом, многие верят, что оружие небожителей попадает к людям. Плохо идти в бой ожидая, что осиянный город небожителей затмит солнце над нашим войском. Так вот и было решено, дабы рассеять сомнения, отправить великого духом Арджуну в заоблачные твердыни Хранителей мира. Он должен получить от богов дивное оружие или хотя бы обещание не вмешиваться. — закончил свой долгий рассказ Митра.
Мы молчали. Нет, это был не страх, а пустота сердец, серая холодная вода уныния, заполнившая разум. Впрочем, может, всему виной была ночная мгла, незаметно опустившаяся на землю, пока мы говорили.
А во дворце шел пир и Арджуна вновь дотошно расспрашивал меня обо всем, что я видел и слышал в Хастинапуре. Потом, получив дозволение удалиться, я отправился в уединенные покои. Митра, Джанаки и высокородные кшатрии, прбывшие в свите Арджуны, остались наслаждаться гостеприимством царя мадров. Крипа, доставивший меня в Шакалу, снова куда-то исчез.
Я был один и радовался этому. Ночь прошла почти без снов. Тоска и тревога были смыты священной водой прудов Рамы. Но и полноты жизни я не чувствовал. Даже приглашение к царю Ша-лье, которое передали мне утром Джанаки и Митра, я воспринял отрешенно. Мои друзья несколько опешили, когда в ответ на эту новость последовал непочтительный вопрос:
Зачем я понадобился еще одному властелину?
Он хочет знать твое мнение о Хастинапуре. Меня он уже расспрашивал, —возбужденно объяснял Митра, помогая мне облачаться в новые одежды, приличествующие царскому приему.
Конечно, у Шальи есть свои осведомители при дворе Дхритараштры, — сказал Джанаки, — но они не имеют доступа к патриархам и, уж, конечно, лишены счастья такого тесного общения с Дурьодханой и Духшасаной, какое выпало на твою долю.
Мы вышли на улицу в слепящий солнечный свет. У ворот нас ждала нарядная колесница, присланная Шальей. Но до дворца царя было рукой подать (вся Шакала уместилась бы, наверное, в одной цитадели Хастинапура), поэтому мы решили пройтись пешком, чтобы в ритме шагов восстановить ровное течение брахмы.
В храмах молились, в трапезных пили и дрались, в лавках торговались до полусмерти, а на берегах реки сжигали покойников одни и те же люди — граждане Шакалы. Мы прошли через базарную площадь и подошли к главному входу во дворец. Это здание из дерева и глины, разумеется, не могло тягаться в роскоши с подобными сооружениями Кампильи и Хастинапура. Зато в его безыскусной архитектуре не было ни стремления отгородиться от мира, ни навязчивой вычурности, призванной заморочить голову.
Поспешно пришел начальник караула, сообщивший, что нас ждет могучерукий и стойкий в дхарме царь Шалья. Во внутренних покоях двоерца наш провожатый велел нам снова подождать. Мы сели на удобные деревянные стулья, украшенные тонкой резьбой, взяли с подноса кубки с почетным питьем — это оказался медовый настой.
Я тут с одним воином разговорился, — заметил Митра, — так он прямо рвется в бой. Горит рвением пролить кровь и пограбить. Одна беда — ему совершенно все равно, кого бить. Это, говорит, дело моего царя решать, куда войска повернуть. А дело кшатрия, говорит, исполнить долг. С таким понятием дхармы у ваших кшатриев вы вполне можете оказаться врагами.
А ты хочешь, чтобы они по зову сердца кровь проливали? — ничуть не смутившись, ответил Джанаки. — По зову сердца к вам я приехал. Так у меня оно зрячее. А этих ты должен принимать такими, какие они есть. Выйди на площадь, попробуй повторить «подвиг» Кумара. Только этим людям будет понятнее, если объяснишь, кого выгоднее пограбить.
Будем надеяться, что мудрость царя Шальи и благое влияние его просвещенного двора смогут со временем изменить и нравы подданных, — сказал Митра
В этот момент в комнату, где мы ожидали, легкой походкой вошел Накула в богатых одеждах принца мадров. Мы встали и почтительно поклонились ему. Но он приветствовал нас как равных и, кажется, даже смущался своих одеяний, пояснив, что должен считаться с местными обычаями и вкусом своего дяди. После короткого обмена учтивыми словами он обратился прямо ко мне:
— Муни, ты пойдешь к царю мадров один, по этому тебе надлежит знать, что, несмотря на бла гостный внешний вид и некоторую простоту обращения, он сможет разглядеть цвет твоих мыс лей и почувствовать кислый привкус лжи в речах. Поэтому будь правдив и бесстрашен. В то же вре мя, достославный царь многие десятилетия избе гал близкого соприкосновения с Высокой сабхой, отдавая все силы служению на благо своего наро да. Вмещая в себя стремления и беды своих под данных, он отчасти и сам стал одним из них. Поэтому прежде, чем ты войдешь в зал приемов, я расскажу тебе одну легенду.
Молодой брахман по имени Атри пришел на праздник к царю Вайнье, владеющему небольшим царством неподалеку от Хастинапура. Во время обряда возлияния масла в священный огонь, Атри начал громко воздавать хвалу Вайнье, называя его великим, вседержавным, хозяином жизни и смерти. Такие неимоверные восхваления оскорбили слух главного царского жреца Гаутамы, руководившего обрядом жертвоприношения. Он потребовал, чтобы самозванец умерил пыл восхвалений, подобающих лишь царю богов Индре. Меж старым и молодым жрецами завязался спор. Атри утверждал, что именно Вайнья достоин славы вершителей судеб. Ну, и кто, Муни, оказался прав?
— Вне сомнений, Гаутама, — ответил я. Накула рассмеялся и покачал головой. — Все
остальные жрецы и царские сановники поддержали никому неизвестного Атри. От расположения царя зависело их благополучие, а с богом Индрой никто из них в своей жизни не общался. Сам Вайнья куда более благосклонно внимал восхвалениям Атри, чем туманным рассуждениям Гаутамы о вселенских законах и иерархии богов. С точки зрения простых людей истиной может быть только то, что ведет к их пользе, поэтому в спорах о величии царя прав тот, кто превозносит царя.
Но тогда Вайнья окажется окруженным льстецами и пройдохами, не способными вовремя дать нужный совет, — осмелился возразить я, — значит, его царство долго не устоит.
