Подвижничеством он обрел великие заслуги, за которые после смерти оказался на небе. Там он воссел на троне среди небесных мудрецов и подвижников. Долго жил он там, как вдруг заблуждение помутило его разум. В нем родилась гордыня, и стал он презирать достойных людей, что окружали его на небе. Перестал он воздавать почести соседям и приносить жертвы богам. Окружавшие его мудрецы сразу постигли его мысли и закричали: 'Позор! Ты опьянен высокомерием'. С сердцем, трепещущим от страха, сжигаемый огнем раскаяния, Яяти устыдился: 'Как допустил я в своем уме мысль о превосходстве над другими! Я сам погубил добродетельные заслуги прожитой жизни!' Тогда царь взмолился: 'Если мне суждено пасть, потеряв небо, то пусть я упаду среди благочестивых'. И упал он среди четырех царей-брахманов. В тот момент они приносили жертву небожителям. От их костров текли в небо благоуханные реки. И встретил он там свою прекрасную дочь, жившую в лесной хижине, подобно лани. Она отдала Яяти половину добродетелей, накопленных ею чистой и богоугодной жизнью. Брахманы тоже отдали ему часть своих добродетелей. После этого Яяти вновь получил дорогу на небо.
— Я, кажется, понял. Пандавам срочно нуж ны наши добродетели, чтобы вознестись на трон Хастинапура. Нам самим не усидеть на небесах, так как опять требуется земная жертва. Только в отличие от древнего сказания в нашем случае и цари-брахманы и прекрасная дева, накопившая добродетели, тоже захвачены потоком, и никого не останется в тихой лесной обители.
Лата молча кивнула. Непостижимый бог с лукавой улыбкой вновь бщсш. их^адьнже, к&ош нд зеленое поле нашего мира. Вместо уютного счастья смертным выпадало напряжение сил, гордость преодоления, подчинение карме.
— Через несколько дней ты вновь перевопло тишься, — сказала Лата, — уже не брахмана, а кшатрия ждет дальняя дорога. Броня на теле и на сердце.
Я тревожно заглянул ей в глаза:
— Броня тает, когда ты рядом. Лата печально улыбнулась и нежно провела прохладной ладонью по моей щеке. Я вновь залюбовался плавным изги бом шеи и уголками алых губ, скорбно опущенны ми вниз. Наши сердца наполнились предчувствием разлуки. Какие молитвы могли заставить богов помочь двум искрам жизни не потеряться в гибельном урагане? И все же я чувствовал не только горечь, но и гордость оттого, что не уклоняюсь от общей кармы. Смерть ждала за городскими воротами всех моих собратьев, и если уже не было выбора, то не могло быть и сожалений. Эта пред-решенность сделала наши последние дни с Латой полными пронзительного, ярчайшего, всепоглощающего осознания. Мы ничего не оставляли на потом, не заготавливали впрок. Мы жили единственным мгновением, поднимаясь к недостижимым ранее высотам взаимопроникновения. Если бы только я еще мог отсечь мрачные предчувствия!
— Может быть, именно для этого осознания быстротечного счастья мы с тобой и воплотились на Земле в Калиюгу. А все остальное — войны, страдания, разлуки — лишь майя… — шептала Лата, целуя меня горячими губами. И я прижимал ее к себе, не пытаясь разобраться, кого из нас дво их она пытается утешить.
К нам в дом пришли Митра с Кумаром. Одетые в доспехи, окутанные нетерпеливым жаром действия, они звали меня на совет во дворец Дру-пады. Пока я совершал омовение и одевал кожаный панцирь, друзья поспешно рассказывали мне последние новости.
Если патриархи останутся под флагами Хастинапура, то мы обречены…
Вид у тебя, Муни, какой-то неподобающий, благостный. Изнежила тебя семейная жизнь. А стране нужны герои…
Может быть, патриархи — это не так страшно?
Не обманывай себя. Дрона источает такой ратный пыл, что стрелы падают, не коснувшись его тела. Благодаря брахме патриархи неуязвимы…
Если у тебя хватило ума додуматься до этого, то не сомневайся, наши Пандавы думали об этом сотни раз.
Ты забыл перевязь с мечом. Смотри, ремень едва застегивается. Лата тебя раскормила.
мени жертвенного алтаря. Он себя еще покажет. — Но если патриархи против нас, не значит ли это, что наш путь ложный?
Мы пойдем пешком или за нами прислана золотая колесница?
Это тебя в Хастинапуре избаловали. А здесь ты — один из многих.
На что надеется Юдхиштхира?
Это мы скоро узнаем. Всего полчаса пути по солнцепеку.
И вот мы в зале собраний Друпады. Здесь были все известные нам дваждырожденные, поддержавшие Юдхиштхиру. В богатых одеждах на троне из резной слоновой кости восседал Друпада в окружении своих детей и военачальников. Здесь были отважные воины, сражающиеся на колесницах — ратхины из Двараки, окружившие своих царей — Кришну и Баладеву. На одном из тронов восседал и родственник Арджуны, наш старый знакомый царь Вирата. Доспехи его боевых командиров отличались простотой выделки, а лица — необузданной отвагой.
Друпада произнес небольшую речь о приверженности царей Панчалы миру и согласию. Затем встал Юдхиштхира и указал на огромную карту нашей земли, выполненную из разноцветных пород дерева, перламутра и драгоценных камней. С великим искусством там были вырезаны горные хребты и ущелья, инкрустированы перламутром озера и реки. Рубины обозначали столицы царств, сохранивших верность Хастинапуру, изумруды указывали на союзников Пандавов.
Приглашенные на совет полководцы разглядывали карту с почти суеверным благоговением. Юдхиштхира водил рукой по этому чуду ювелирной работы, неторопливо объясняя собравшимся:
— Пятиречье для нас потеряно, — он указал на левый верхний угол карты, где угрожающими красными огнями мерцали цитадели врагов, — тригарты, гандхары — все поддержали Хастина-пур. Там же, на западе, ниже по течению Инда, стоят города народов синдху и саувиров. Их царь женат на дочери Дхритараштры. Чуть выше, на севере, живет народ кекаев. Там пять братьев-царевичей никак не могут поделить трон. Один из них провозгласил себя царем и поддержал Каура-вов. Зато остальные собирают войска, чтобы выступить на нашей стороне. Дядя Дурьодханы Ша-куни, разумеется, поставит всех гандхаров и кай-тавьев в ряды воинства Хастинапура. Вот источник силы Дурьодханы! — Юдхиштхира указал на огромный кроваво-красный рубин, сиявший посреди карты. Столица располагалась как бы на вершине воображаемого треугольника, основанием которого были два лучистых изумруда — Кампи-лья и Упаплавья. Далеко на западе у перламутровой кромки океана искрился еще один крупный изумруд — Дварака. Однако рядом с ним посверкивали и угрожающие рубиновые огоньки.
— Это твердыни Критавармана, выступившего против Кришны, — спокойно пояснял Юдхиштхира. — Как видите, на востоке, на обширных землях Магадхи, изумрудный цвет тоже соседствует с рубинами. Джаятсена, унаследовавший трон после того, как Бхишма убил Джарасандху, заверил нас в своей верности. Но знатные кшатрийс-кие роды поддержали его брата, который тоже рвется к престолу, так что ждать отсюда помощи, по-видимому, не приходится. Дальше, вниз по течению Ганги, рубинами отмечены земляные крепости страны Анга. Там хранят верность Карне.
Я невольно залюбовался этими узорами драгоценных камней, делающими карту похожей на священный символ — мандалу. Казалось, в ритмичных колебаниях цветов заложена тайная весть, некий закон, позволяющий предсказать победителя в этой гигантской игре.
А нельзя ли до того, как мы обнажим мечи, предпринять еще что-нибудь, чтобы зеленого цвета на этой карте стало побольше? — почтительно спросил Накула.
Иными словами, все ли мы сделали, чтобы перессорить союзников Хастинапура? — поддержал брата Сахадева.
Здесь мало что зависит от наших усилий, — пожал плечами Юдхиштхира, — смотрите, ближайшие соседи Хастинапура стали его главными врагами: я имею в виду матсьев и панчалов. К сожалению, их соседи равнодушны к Хастинапуру, зато притязают на поля и пастбища наших союзников. Далее, враги наших врагов вновь становятся нашими соратниками. Я не знаю, что приводит в действие течение вражды и любви. Но стоит взглянуть на карту, чтобы понять — не случайная прихоть смертных властелинов, а неподвластный нам высший закон раскидал здесь игральные кости для неведомой игры.
Мы — не кости из камня вайдурья, — грозно проревел Бхимасена, — что бы ни было там предрешено,
