Вышел Маркс, седой, сутуловатый, высокий, поздоровался с нами и обратился к Гончарову на ломаном языке:
— Ну, дорогой Иван Александрович, мне ошень и, наконец, ошень приятно сказать вам, что рассказы ваши мы принимаем, и я буль ошень и, наконец, ошень удивлялся, когда я встрешал не совсем по-русски выражение, которые я указываль моему редактору, штоб исправлял.
— Возможно, возможно, Адольф Федорович, — покорливо сказал Гончаров, — что я не совсем хорошо знаю русский язык, и благодарю вас. Стар стал и кое-что, должно быть, забываю.
— Ну, ничего, — одобрил Маркс Гончарова. — Хорошо иметь одна ум, но двое умов лютше, чем одна.
Он снисходительно пожал руку великому человеку и попросил его пройти в контору и получить деньги. Горячая краска залила мне лицо. Вот оно, засилие мещанства! Вот унижение литературы! Я наговорил дерзостей Марксу, перешел на ты, впал в дурной тон, обругал его неграмотной немчурой (незадолго перед тем Маркс посетил меня, не застал меня и оставил записку: 'Буль у вас, Сам Маркс'). Я надолго порвал с 'Нивою'. Редактор Клюшников выскочил за мной на лестницу и благодарил за урок, данный мною издателю.
Вскоре Гончаров умер. Отпевали его в Казанском соборе8, похоронили в Александро-Невской лавре. За гробом шло мало литераторов…
В другой раз — случилось это уже в следующем году— Утин пригласил, по моей просьбе, Гончарова на чашку чая.
— Никого не будет, кроме вас, Бибикова, конечно, меня; а Кони и Андреевского я приглашу для оживления. Ведь вы помните, какое чудо Гончаров, когда начнет говорить. А как удивительно просто и живописно рассказывает он о своих встречах и путешествиях! Как сохранился старик, какой живой ум!
В назначенный час, предвкушая великое наслаждение, приехали мы с Бибиковым, и, с царственной точностью, пожаловал Гончаров. Ему было с лишком за семьдесят лет, он двигался, смотрел и говорил, как молодой человек, бодро и возбужденно.
Уселись за круглый стол, и Гончаров, которого все считали консерватором, да он и был таким в общественной жизни, стал вспоминать с увлечением пятидесятые и шестидесятые годы.
Но тут появились Кони и Андреевский, тоже талантливые знаменитости, привыкшие хорошо говорить и в особенности сосредоточивать на себе внимание. Кони немедленно прервал Гончарова и стал подавать шестидесятые годы в своем освещении, а адвокат Андреевский любезно и грациозно оспаривал его и выдвигал свою точку зрения. Гончаров вежливо подождал, не спорил и, оставя в стороне шестидесятые годы, перешел к характеристике Салтыкова как писателя и заговорил о русском юморе, который бывает…
— Или тихим, безобидным смехом… — подхватил Андреевский.
— Или тонной и бичующей сатирой, поднимающейся до высот сардонического хохота, — любезно прервал Андреевского Кони.
Кони долго говорил, уже не прерываемый, и говорил превосходно, остроумно и литературно; но хотелось слушать не его. Когда он кончил, Гончаров взглянул на часы, ни слова не сказал больше о Салтыкове и о русском юморе и начал было о грядущих судьбах русского художественного слова; но и тут у знаменитых юристов нашлось свое авторитетное мнение об этом предмете, и они поспешно высказали его с подобающей логикой и убедительностью.
Гончаров мало-помалу увял, простился церемонно с хозяином и с нами и, как ни упрашивал Утин, не остался ужинать и уехал к себе на Моховую.
— Чудак старик! — сказал вслед ему Андреевский, ероша на затылке свои прекрасные черные волосы и не замечая взгляда ненависти, устремленного на него Бибиковым.
ЯСИНСКИЙ Иероним Иеронимович (1850–1931) — писатель и журналист; с 70-х годов — сотрудник многих демократических и либеральных изданий.
Впервые — 'Исторический вестник', 1898, N 2, стр. 568–571. Вошло с дополнениями в книгу: И. И. Ясинский, Роман моей жизни. Книга воспоминаний, ГИЗ, М.-Л. 1926, стр. 143–146, 182–183. Печатается по последнему изданию.
1 Стр. 213. Не сорокалетнего, а пятидесятилетнего литературного юбилея (см. примеч. 1 на стр. 294).
2 Стр. 213. Карандашный рисунок собаки Гончарова Мимишки был сделан Иваном Николаевичем Крамским в 1873 году, во время работы над портретом Гончарова, и был подарен ее хозяину. В на стоящее время этот рисунок находится в собрании Б. А. Резвецова (Москва), сына воспитанницы Гончарова А. К. Трейгут.
3 Стр. 213. В кабинете Гончарова висели две иллюстрации художника К. А. Трутовского к роману 'Обрыв', выполненные им в 1869 году, а в 1870 году подаренные автору романа.
4 Стр. 213. В 1901–1903 годах И. И. Ясинский издавал в Петербурге литературно-художественный журнал 'Ежемесячные сочинения'. В N 11 за 1901 год им был опубликован отзыв И. А. Гончарова о рассказе начинающей писательницы, по-видимому Э. А. Центконской, датированный 11 апреля 1882 года, в котором Гончаров, между прочим, одобрительно отозвался о повести Максима Белинского (псевдоним И. И. Ясинского) 'Всходы. Картины провинциальной жизни', опубликованной в N 3 'Отечественных записок' за 1882 год. 'Из молодых начинающих писателей, — писал Гончаров, — можно, впрочем, указать на одного с явными признаками недюжинного таланта и значительного уменья писать, — это на [3] и на его повесть, напечатанную в мартовской книжке 'Отечественных записок' ('Ежемесячные сочинения', 1901, N 11, стр. 187).
5 Стр. 215. Картина А. А. Наумова 'Белинский перед смертью', изображающая Некрасова и Панаева у постели больного Белинского, была написана в 1884 году. Подлинник находится в мемориальном музее- квартире Н. А. Некрасова (Ленинград).
6 Стр. 215 Повесть Максима Белинского (И. И. Ясинского) 'Бунт Ивана Ивановича' была опубликована в NN 2 и 3 'Вестника Европы' за 1882 год.
7 Стр. 215. Последняя встреча Ясинского с Гончаровым в редакции 'Нивы' могла произойти или в конце 1887, или в начале 1888 года, когда печатались гончаровские очерки 'Слуги'.
8 Стр. 216. Сведение это не соответствует действительности.
Примечания
1
Чистокровный (франц.).
