ничего сказать не успел – из бака раздался недовольный мужской голос:
– Мужик, ты хоть иногда бабу-то слушай…
Доуэрти забыл закрыть рот, а я подскочила к голубому баку и заглянула внутрь. На пакетах с мусором и смятых коробках возлежал бородатый мужик явно бомжеватого вида и потирал грязной пятерней лохматый затылок. В другой руке он держал злосчастную бутылку.
– Привет! Больно? – посочувствовала я. – Нужно что-нибудь холодное приложить, чтобы шишки не было.
– Ладно, советчица нашлась! Сначала бутылками швыряются, а потом жалеют! – проворчал бомж. – Значит, так. С тебя стольник.
– За что? – опешила я.
– Как это за что?! За моральный ущерб! – Мужик нахально уставился на меня.
Вот и делай после этого людям добро.
– Слушай сюда, дружочек! Вот тебе десятка, и скажи спасибо доброй тете. Если чем-то недоволен, подай на обидчика, – я ткнула пальцем в сторону Рассела, – в суд. Но предупреждаю, он американец и очень большая шишка. Так что международный скандал обеспечен. Послы, атташе, ЦРУ, ФСБ… Оно тебе надо?
Дядя заморгал, а я поторопилась покинуть мусорный бак. Я всерьез опасалась, что бомж, узнав о национальности Рассела, потребует компенсации морального ущерба в очень твердой валюте.
Доуэрти терпеливо дожидался меня в сторонке.
– Кто есть там? – шепотом поинтересовался он, когда я подошла ближе.
– Там есть обыкновенный русский бомж, бич по-вашему, – отрапортовала я, – только очень вредный.
Американец покачал головой:
– И у вас есть бичи…
– Хм, а где их нет?
– Он есть живой? – заволновался Рассел.
– Живее всех живых, – кивнула я. – Этих гадов ни одна зараза не берет! Живут черт знает где; пьют все, что горит, кроме, наверное, ядерного топлива, и смотри-ка – живы!
Закончив свой обличительный монолог, я подозвала Рудольфа и зашагала к дому. Рассел плелся позади, по-прежнему вздыхая и время от времени цокая языком. Неожиданно где-то в глубине души заворочалась совесть. Странно! Мне казалось, что я уже давно и прочно с ней договорилась о невмешательстве в личную жизнь друг друга. Что бы это значило, а? Я даже замедлила шаг, настолько была удивлена. Напряженная умственная работа в итоге дала результат, и краска стыда обожгла мне лицо. Веник! Мой славный добрый товарищ Вениамин. Ведь раньше он тоже был бомжем, и если бы не случайная встреча со мной, может, он сидел бы сейчас в этом ящике.
Сунув Рудольфа обалдевшему Расселу, я побежала обратно к мусорному баку.
– Эй, приятель! – позвала я мужика, достигнув мусоросборника. – Ты еще здесь?
Из бака высунулась уже знакомая лохматая голова.
– Че надо?
Я достала из кармана джинсов пятьсот рублей и протянула мужику.
– Это мне? – округлил он глаза. – За что? А-а, понятно! Ты меня вербуешь! Так вот. Никогда Степан Калашников Родину не продаст и не предаст!
– Дурак ты, Степан Калашников, – глубоко вздохнула я. – О чем ты можешь поведать? О внутреннем устройстве мусорного бака? Это тебе просто так. Хоть поешь по-человечески, вспомнишь, как это бывает…
Я бросила купюру в бак и пошла обратно.
– Стой, эй! – настиг меня хриплый вопль бомжа Калашникова. – Звать-то тебя как? В церкви свечку за здравие поставлю.
– Женька! – крикнула я не оборачиваясь.
Все разногласия с совестью были устранены, и на этот раз я взяла твердый курс домой. Сейчас мне было жизненно необходимо принять душ. Казалось, запах голубого мусорного бачка намертво впитался в каждую клеточку любимого организма.
Под теплыми упругими струями воды вдруг возмечталось о чашечке кофе со сливками и хорошей порции мороженого с орехами. И то и другое имелось в наличии, и я радостно поспешила на кухню.
Однако то, что там обнаружилось, заставило меня резко затормозить. За кухонным столом сидел Рассел в компании Вовки Ульянова. Сказать, что следователь был мрачен, значит не сказать ничего. При виде его выражения лица у меня свело челюсти и сразу захотелось превратиться в человека-невидимку. Женская интуиция просто вопила о том, что с этой минуты у меня появились ну о-очень большие проблемы.
– Здравствуй, Вова… – нерешительно пискнула я и тяжело вздохнула. – Чай? Кофе?
– Лучше сразу потанцуем, – с трудом сдерживаясь, чтобы не разораться, молвил следователь. – Собирайся, гражданка Зайцева.
– Куда? – слабеньким голоском пролепетала я.
– В тюрьму, дорогая, в тюрьму!
Мне показалось, что в глазах следователя вспыхнул злорадный огонек.
– Опять в тюрьму?! Я не хочу!
Напомню о том, что один раз меня и Дуську целые сутки продержали в подвалах Лубянки. И обвинение, в общем-то, предъявили бредовое: похищение племянника одного высокопоставленного лица. (См. книгу Ф. Раевской «Череп ищет хозяина».) Лицо это было настолько высоко поставлено, что одного его взгляда хватило бы, чтобы оставить нас в страшных подвалах навсегда. Однако все обошлось. Но этих суток хватило мне с лихвой. Попадать опять в сырую душную камеру желания не было. Поэтому я скрестила на груди руки и, насупившись, упрямо повторила:
– Никуда я не пойду. Уголовный кодекс я чту, законы стараюсь уважать, хоть это невероятно трудно…
Под тяжелым Вовкиным взглядом я замолчала и как-то увяла. Следователь устало провел ладонью по лицу, словно снимал липкую паутину, и тихо сказал:
– Жень, ты можешь мне не верить, но я тебя люблю. Как родственник, разумеется, – поспешил добавить он, уловив мой изумленный взгляд. – Ты славная, добрая, веселая девчонка. Знаешь, ты напоминаешь мне Тоську Кислицыну из «Девчат». Помнишь?
Еще бы не помнить! Это наша с Дуськой любимая комедия. Догадываюсь, что сестренка и муженька своего приобщила к высокому искусству!
– Но у тебя, – продолжал Вовка, – есть один маленький, но очень большой недостаток…
Я протестующее вскинула глаза на Ульянова, но он прервал мою еще не начатую песню:
– Помолчи, а? Так вот, о недостатке. Ты почему-то любишь совать свой симпатичный носик в очень неприятные дела в основном криминального характера…
– Короче, Ломоносов, – перебила я родственника. – Нечего мне тут лекции читать! В чем меня обвиняют на этот раз?
Я внимательно смотрела в лицо Ульянову. Такой гаммы чувств мне не доводилось видеть нигде и никогда: от тревоги до полного отчаяния. Такого Вовку я не помнила и поэтому здорово испугалась.
– Вова… – несмело вякнула я. – Во-вочка…
Слов больше не было, и я заткнулась. Рассел переводил удивленный взгляд с меня на следователя, пытаясь понять, в чем, собственно, дело.
– Сегодня, – тихо начал Вовка, – убили Екатерину Витальевну Шульц. Тебе знакомо это имя?
Я оторопело кивнула:
– Конечно. Это же Венькина подружка. Тебе она тоже знакома, между прочим…
– Так вот. На месте преступления в офисе убийца оставил пистолет Макарова…
Следователь помолчал и совсем тихо добавил:
– На нем твои отпечатки пальцев, Женя.
Вот они, неприятности! Но что за глупости говорит Ульянов?! Пистолет… Отпечатки… Убийство… Неужели это все я натворила?!
