соблазнил хромую девушку…
— Мама, мама, перестань сердиться, — просил мальчик. — Вот Дина идет! — вдруг крикнул он, обрадованный. — Дина, Дина!
Старуха засуетилась.
— Дина, — прошептала она, и на лице ее мелькнуло блаженство, — вот мое сокровище. Это сама доброта. Посмотрите на нее.
Она вышла из комнаты, и Нахман последовал за ней. Девушка шла раскачиваясь, чуть касаясь земли, будто боялась придавить ее.
— Моя радость, — шепнула Сима.
Теперь Нахман разглядел ее. Она была стройная, с тонкими чертами лица, чуть-чуть бледная, — но спокойны и уверенны были ее глаза.
— Холодная девушка, — подумал Нахман.
— Это Дина, Нахман, — произнесла Сима Дина вскинула на него глаза, и ему показалось, что по лицу его прошел мягкий свет.
— Почему же вы стоите на пороге? — спросила она.
Она лишь теперь разглядела, что мать в слезах, и испуганно произнесла:
— Что случилось, мать?
Старуха зашептала. Из комнаты несся смех девушек. Фейга стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, и не сводила глаз с Нахмана.
— Я еще зайду к вам, — произнес он, простившись.
В комнате его поджидала Мейта, и как только он открыл дверь, она сейчас же спросила:
— Зачем вас Сима звала?
Он не ответил ей, весь под влиянием пережитого ужаса, и прошел в свою комнатку.
— Вам ничего не нужно? — говорила Мейта, идя за ним.
— Ничего, Мейта.
Она исчезла, но через минуту опять появилась на пороге и повторила свой вопрос:
— Вам ничего не нужно, Нахман?
Что-то странное было в ее взгляде, в ее движениях.
— Не может быть, — подумал Нахман, оглядывая ее и пугаясь своей мысли.
— Сегодня мать придет поздно, — тихо выговорила она. — Я посижу у вас, Нахман.
— Зачем? — спросил он.
— Я посижу, — настойчиво повторила она, но как бы спрашивая позволения.
— Мне некогда, Мейта, — я сейчас ухожу.
— Никогда вы дома не остаетесь, — посидите теперь.
— Не могу, Мейта, я должен увидеться с Неси.
Она внимательно посмотрела на него, отвернулась и, напевая, вышла из комнаты.
— Когда мне будет шестнадцать лет, — думала она…
И после его ухода, долго стояла у окна, думала, горела, напевала, и в голосе ее дрожали слезы.
5
Нахман шел к Неси… После первого знакомства он как бы покорился ей, и что-то сильное, имевшее власть приказывать ему каждый день, где бы он ни был, требовало: ступай к Неси, ступай к Неси. Он видел ее всегда перед собою, и в воспоминаниях она являлась такая же откровенная, смелая, дерзко рвавшая оковы, наложенные на нее окраиной… Она нравилась ему, — и очарование заключалось в том, что он боялся ее, боялся ее порывов, влечений, которые должны были привести ее к гибели. Когда она раскрывала ему правду окружавшей жизни, правду своих мечтаний, он сам возбуждался и горячо поддерживал ее, чувствуя, что ходит с нею над пропастью, в которую легко можно было упасть. Он не понимал еще, что влечет его к ней. Она казалась ему холодной, безумно равнодушной к человеческому сердцу, и то, что она была холодная, безумно равнодушная вызывало в нем лучшие инстинкты и желание победить ее. Подобно Натану, он никогда не любил и жил целомудренной жизнью здорового работника, который не думает о женщинах. В своем воображении он ставил, не разбирая, каждую высоко на горе и поклонялся ей. В чистоте стыдливости и тайного влечения, он предпочел бы проститутку лучшей целомудренной девушке, чтобы вместе с актом любви совершился и акт нравственности, — и Неси как будто привлекала его тем, что ходила на краю пропасти. Ему казалось, что без его участия она неизбежно погибнет, и бессознательное сострадание требовало совершить спасение женщины. С каждым днем он все больше втягивался, — то, что он переживал, было гармонично, красиво, и оно стало потребностью. Нужна была Неси, с оголенной шеей, с ярко красной лентой вокруг черных волос, с округленными пластическими жестами; нужна была ее настороженность в глазах и речах, стремительность и хищность и опасность, грозившая ей; нужно было чувство страха за нее, восхищение, которого он стыдился…
Когда она бывала милостива к нему, он молча переживал свое блаженство… Она шла с ним в главную улицу окраины, откуда виден был город с его огнями, и он жарко говорил ей о своих желаниях и мечтах. И побежденная на миг светлыми словами о том, какою должна быть жизнь, к которой и сама стремилась, — она смягчалась, и оба как будто впервые узнавали друг друга. Она отвечала на его мечты дрожащим голосом, и ему и ей, хотя они еще были чужды друг другу, хотелось вечно идти, лишь бы добраться когда- нибудь до края, где жизнь освобождала людей…
Начинало темнеть, когда Нахман вошел во двор, где жила Неси. У каждой квартиры сидели мужчины и женщины и пили чай. В углу Нахман заметил Шлойму и Хаима. Лея, закрыв кисеей лицо, словно боялась людей, сидела к ним спиной.
— Ступайте сюда! — крикнул ему Хаим, махая руками. — Узнаете новость… На фабрике…
Нахман не расслышал окончания, но кивнул головою. Из оконца квартиры правого флигеля сверкнули глаза Неси.
— Я зайду к вам позже, Шлойма, — крикнул он, засуетившись, — подождите!
Он повернул к правому флигелю, открыл дверь и вошел в сени. Неси не выходила. На скамейке сидел тринадцатилетний мальчик, Исерель, брат Неси, и читал книгу. При виде Нахмана, он бросил книгу и с радостью сказал:
— Ну, вот вы пришли, наконец. Нахман! Я так доволен…
— Я и сам не знал, что приду, — смеясь ответил он. — Отец дома?
— Дома. И все время сердится. Неси уже досталось от него.
Нахман поморщился от неприятного чувства и вместе в Исерелем зашел в комнату. Как и в сенях, в ней было тесно, стены пахли сыростью, и негде было повернуться. Неси сидела у оконца и выглядывала во двор. Торговка Энни, мать Неси, поместилась у дверей с чулком в руках, а на кровати уверенными жестами слепой нищий, Дон, отец девушки, считал деньги.
— Кто это? — спросил Дон и сейчас же ответил, пряча деньги: — Это — Нахман, я узнал его по шагам.
Он благосклонно улыбнулся, вытаращил слепые глаза, и Нахман, поискав места, уселся подле него. Неси не оглядывалась.
— Добрый вечер, — произнесла Энни своим неприятным голосом, — что слышно в рядах?
Она очень охотно принимала Нахмана, и он был первый из молодых людей, который удостоился ее одобрения. И она и старик Дон имели виды на Нахмана и не находили ничего предосудительного в том, что он к ним зачастил.
— Да, в рядах, — повторила она, играя вязальными спицами. — Неси, почему ты сидишь к гостю спиной? Это некрасиво.
— Хочу так, — ответила девушка, бросив быстрый взгляд на Нахмана.
— Пусть сидит, где хочет, — отозвался Нахман, — мне это не мешает.
— Плохой совет, — оскалил зубы Дон. — Она хочет, — повторил он, вдруг рассердившись, и было непонятно, как из мягкого, приятного голос его мог сделаться таким скрипучим, злым. — Мать говорит, она