могут сделать. К таким людям принадлежу я. Не везет мне. Возьмите ребенка моего. Он здоров и силен. Но и здесь не повезло и вышло навыворот. Нужно было бы калеку родить, и это было бы хорошо. Молоко у меня отличное, а Цирель раньше меня поступила. Даже то хорошее, что есть у меня, как-то для моей жизни не нужно и мешает.
— Может быть, это так, — задумчиво возразила Маня, — но, я думаю, скверно вам от того, что у вас характер мягкий. Нам, чтобы как-нибудь жить, нужно быть выкованным из железа. Другого спасения нет ведь.
— Я пробовала, Маня, но не выходит, потому что мне не везет, я и должна была родиться со своим характером. Как я замуж вышла, например. Моя мать перебирала людей для меня, поверьте, так же внимательно, как если бы нужно было ей самой выйти замуж. Но для себя она отличного мужа выбрала, а как дошло до меня, то так ошиблась, что испортила навсегда мою жизнь. Я выросла в хорошей, честной и не совсем уж бедной семье. Отец и мать меня любили, жила я, как хозяйская дочь; отец же до последнего вздоха работал, чтобы мы ни в чем не нуждались. Только это время и было хорошим в моей жизни, но и оно не долго продолжалось, так как отец умер, когда мне было четырнадцать лет. Брат как раз ушел в тот год в солдаты, и мы с матерью одни остались. Плохо нам было ужасно, но мать ни за что не хотела тронуть мое приданое. Так мы мучились, пока мне не стало восемнадцать лет. Тогда я и вышла замуж. Теперь я думаю, почему я вышла за него? Ведь я не хотела, и сердце у меня удерживало. Но не могла я из жалости против матери пойти. Согласилась я и пропала, в тот же день пропала, как только я его увидела. После свадьбы сейчас же оказалось, что мой муж не был холостым: жена его была жива, но убежала от него, оставив ему четверых детей. Как я это выжила тогда? А триста рублей моих были уже в его руках. Видите, какая я счастливая, — меланхолически улыбнулась она, — не везет, говорю вам. К счастью, я не забеременела, но развязалась я с ним не легко. Я два года, живя у матери, мучилась, чтобы получить от него развод, и только судом добилась этого.
Ребенок заплакал. Ита встала, чтобы уложить его, и, держа мальчика на руках, согнувшись вдвое, раскачивалась, и лицо у нее было кроткое, как у младенца.
— Какая вы милая, — воскликнула Маня. — Все это очень не хорошо, что вы говорите, и совсем не так нужно было поступить, но, когда я слушаю и смотрю на вас, мне начинает казаться, что вы правы.
— Нельзя знать, кто прав, — ответила Ита, усаживаясь, — делаешь так, как можешь, а не как хочешь. Хорошо только тому, кому везет.
— Как же вы сошлись с Михелем?
Ита не успела ей ответить, так как Роза вернулась, чтобы выбрать партию. Кормилицы, как пчелы, набросились на нее и покрыли так, что ее стало не видно. Роза выбирала, скользя по ним взглядом. Вошла Миндель и прокричала своим страшным голосом: 'Я здесь, я здесь, здесь'.
— Опять Роза не возьмет меня, — вздохнула Ита, обращаясь к Мане.
— И меня тоже, — ответила она, подавлено пискнув.
Обе вернулись на свое место. К ним присела какая-то кормилица. Она была очень полная, низенькая и когда ходила, то не видно было, как она двигает ногами, и потому казалось, что она катится. Кормилицы прозвали ее Любочкой за сильную любовь к своему милому.
— Вы еще не поступили на место? — с удивлением обратилась Любочка к Ите. Голос у нее был сладенький до приторности. — Ах, какой у вас красивый ребенок! Куколка! — замедоточила она, осторожно ущипнув его в щечку.
— Спасибо, — ответила польщенная Ита, — но и ваш ребенок тоже очень миленький. Правда, Маня?
— Что вы! — с искусственным ужасом воскликнула Любочка. — Вы смеетесь надо мною. Мой миленький? Ведь он похож на мертвого котенка. Ведь я толстая, правда? А он, как обезьянка. Вы на жир мой не смотрите, это только для глаза красиво. Мне для ремесла большая грудь нужна, но даже у девушек она больше моей. Жир ее съел.
Ита видела, что она к чему-то клонит, около чего-то вертится, но, не зная здешних нравов, тщетно пыталась догадаться, в чем дело.
— Какую грудь вы показываете? — вдруг спросила Любочка. — Хотите, я вам дам совет? Показывайте всегда левую — она у всех людей больше правой. Этого никто не знает, а я знаю. Я опытная, я уже четвертый раз иду за кормилицу и все тонкости понимаю. Но знаете, что мне мешает скоро поступить на место? Грудь. Все хорошо, пока я не показываю ее. Только дошло до этого и пропало все. Хоть бы ребенок у меня был толстый, но и этого нет. Но зато, когда меня принимают, я так присасываюсь к месту, что сотня человек не оторвали бы меня от него. Я умею нравиться хозяйкам, и они плачут, когда расстаются со мной, вот какая я ловкая.
Роза уже выделила партию и уходила. Миндель приблизилась к ним, предлагая свои услуги.
— Знаете, о чем я хочу вас попросить, — сказала, наконец Любочка, — одолжите мне своего ребенка. Сделайте доброе дело. Я возьму его, чтобы только показать. Тогда даже грудь не имеет значения. Вечером я вам возвращу вашего мальчика. Сделайте доброе дело, у меня дома трое детей и они живут только тем, что я служу, муж мой ведь не зарабатывает.
Ита хорошо поняла, что скрывалось за последними словами, но чувствовала себя в большом затруднении. Ей очень хотелось помочь бедной женщине, которая начинала ей нравиться, несмотря на ее ужимки и чересчур сладкий голос. Она бросила взгляд на Маню, чтобы посоветоваться, как вдруг помощь появилась с неожиданной стороны. Миндель, услышав просьбу Любочки, проворно приблизилась и крикнула:
— Эта женщина не даст своего ребенка. Иди сюда, толстая дура, нашла у кого просить. Пойдем и поговорим.
Любочка не дала себя долго уговаривать и пошла со старухой. Тогда Маня еще раз спросила:
— Как же вы все-таки сошлись с Михелем?
— Это довольно длинная история, но я вам вкратце расскажу ее. Когда я, наконец, получила развод, то в своем городе уже не могла оставаться и приехала сюда. Здесь у меня была дальняя родственница по матери, не бедная, и я стала у нее служить. Чрез два года у меня уже было скопленных сто двадцать рублей, и я чувствовала себя опять на ногах. Как-то раз я у единственной подруги моей, — она умерла недавно от родов, — познакомилась с молодым человеком. Это был Михель. Он мне понравился, и вскоре я его полюбила. Так он хорошо держался со мной, что не могла не полюбить. Возлюбленный подруги моей уверял что Михель работает на фабрике и зарабатывает по тридцать рублей в месяц, и я почему-то поверила, что это правда. Так что, когда Михель предложил мне выйти за него, мне показалось, что я, наконец, нашла свое счастье. Свадьбу он отложил на полгода, когда ему должны были прибавить жалованье. Я, конечно, согласилась и совсем предалась ему. Месяца через два я получила первый удар. Хозяин фабрики обанкротился, и Михель остался без работы. Была ли тут правда какая-нибудь, я и теперь не знаю. Тогда он задумал открыть собственное дело и так убедил меня, что я сейчас же отдала ему сто рублей. Он сделался еще ласковее, и у меня совсем закружилась голова. Через месяц я уже была беременна, а от денег моих не осталось ни копейки. Я очутилась совершенно в его руках. Узнав, что я беременна и без денег, он перестал стесняться со мной и вначале ругал, а потом и бить начал за каждое мое слово, которое ему не нравилось. О свадьбе я не смела напоминать и так его еще любила, что все прощала ему, и дрожала только, чтобы он меня не выгнал. Службу мне пришлось бросить, и так без денег, замученная им, я родила. Теперь я его уже умоляю, чтобы он бросил меня, но он не хочет и тянет с меня все, что может. Уже полгода, как я знаю, что он шулер, и что всю жизнь прожил тем, что заманивал девушек и заставлял их работать на себя. Вы его не видели злым, так как он все еще где-то достает денег. Но я ужасно боюсь его. Когда он рассердится, то может меня убить. Если бы вы видели мое тело, то испугались бы, так оно черно от синяков.
— Я бы его ночью зарезала! — прорвалась, наконец, Маня, волнуясь. — Такой подлец! Не понимаю, как вы терпите от такого человека.
— Этого объяснить нельзя, — нужно самому испытать. Хуже этих людей ничего быть не может. Вот увидите, что сегодня будет, если он узнает, что я еще не пристроилась. Он все время собирается на меня. Я дрожу идти домой. Хорошо еще, что вы со мной, хоть ребенка обережете. Недели две тому назад он чуть его не убил.
— Вот разбойник! — возмутилась Маня.
