волнением. Каждый из столбов, словно магнит, с чудовищной силой тянул к себе. Но, кроме простой физической тяги, здесь было ещё и другое. Противоборствующие силы схлёстывались и в самой душе идущего к воротам, грозя разорвать её на части. С каждым шагом именно это ни с чем не сравнимое ощущение внутренней раздвоенности становилось всё болезненнее. Чувства звали в одну сторону, разум — в другую, один внутренний человек со своими мыслями, склонностями и воспоминаниями стремился в сторону белого столба, другой же со своим собственным внутренним голосом толкал к чёрному. Эта внутренняя борьба, кроме тоскливой мысли о безумии, приоткрывала пока ещё узкую щёлку в зазоре между половинками души — щёлку в пустоту, в хаос. Образ этого бескачественного и космически жуткого в своей скрытой необъятности хаоса явился в виде зияющей чёрной пустоты. Пустоты НИЧТО, ничего общего не имеющей с таинственной и возбуждающей воображение темнотой ночного неба. Эта страшная чернота наступала из глубин сознания, маяча и проступая сквозь и без того зыбкие очертания предметов. Провалиться в неё означало не просто умереть. Это означало КАНУТЬ В НЕБЫТИЕ, а страх небытия — самый глубокий и корневой страх человека.
Велвирт удерживал ясность разума из последних сил. Но ещё через несколько шагов он уже сам не знал, контролирует ли он своё сознание или нет. Мысли рвались в разные стороны, таща за собой многолетние корни душевного опыта. Душа теперь увидела себя разорванной и скручивающейся вправо и влево завесой, открывающей посредине бездну небытия. Этот зрительный образ разорванной завесы стал для Велвирта кодом концентрации затуманенного немыслимым напряжением сознания. За обеими половинками уследить было невозможно; одна из них, увлекаемая вихревыми потоками ветра, упала на белый столб и скрыла его своими складками. Двигаясь не столько за ней, сколько убегая от хаоса, Велвирт припал к каменной плоти гигантской головы. Ухватив складки своими большими сильными руками, он стал подниматься вверх, не решаясь смотреть по сторонам. И тут откуда-то извне пришла неожиданно спокойная и даже апатичная мысль: «Всё. Конец». Воздушная ткань затрещала под его пальцами, и под ней открылся холодный камень, не белый, а чёрный. Хаос навалился сразу со всех сторон. Последнее, что ощутил Велвирт, была боль в пальцах, мучительно пытавшихся удержать вес тела, вцепившись в узкую и острую грань непонятно даже чего. А потом всё исчезло.
Внутренним зрением, которое здесь полностью смешалось с физическим, Сфагам видел, что случилось с его противником. С силой ударившись о каменный столб, тело Велвирта рассыпалось, будто стеклянное, на тысячи прозрачных осколков. Заискрившись в спиральном потоке, они слились с текучими струями серебряной дымки, пронизывающей всё вокруг, и растворились в нем без следа. А яркая голубоватая звёздочка, образовавшаяся на месте столкновения, немного померцав, взмыла вверх и исчезла из виду. Следить за её полётом не было ни сил, ни возможности — надо было идти дальше.
Наступал вечер четвёртого дня потустороннего путешествия монахов. Вернувшись, как обычно в это время, на поляну с вязанкой хвороста для ночного костра Олкрин застал изменения в их позах. Впрочем, изменения произошли только с фигурой Велвирта. Белокурый гигант упал лицом вниз. Сознание, по-видимому, ни на миг не возвращалось к нему. Сфагам продолжал сидеть рядом в той же неподвижной позе с закрытыми глазами. Только внимательно осмотрев учителя и убедившись, что с ним пока ничего не произошло, Олкрин, вспоминая наставления гонителя бесов, принялся хлопотать возле тела Велвирта. На то, чтобы отличить подлинную смерть от мнимой, у него уже знаний хватало.
Сфагам продолжал свой путь между каменных столбов. Они то приближались, то удалялись, то менялись местами. Но не только правая и левая стороны стали неразличимы, смешались даже верх и низ. Из последних сил противостоя разрывающим надвое силам, Сфагам сконцентрировал сознание на ЧИСТОЙ СЕРЕДИНЕ, явившейся в образе уходящей ввысь верёвки со множеством узелков. Кругом был хаос, тьма, мерцание призрачных видений. Зыбкая почва ушла из-под ног, и ни на что сущее нельзя было опереться. Не глядя ни вперёд, ни назад, Сфагам что есть сил держался за уходящую в бесконечность верёвку, медленно двигаясь от узелка к узелку. Ему не было дела до того, сколько этих узелков впереди и кончатся ли они когда-нибудь вообще. В этом запредельном мире конец верёвки вполне мог соединяться с началом, но и это его не интересовало. Он чувствовал, что, достигая каждого нового узелка, он сам неуловимо меняется и мир, отвечая ему, меняется вместе с ним. Сфагам не мог объяснить себе, что это за изменения и в чём именно они заключаются. Он просто это знал и продолжал свою дорогу над чёрной пропастью, не чувствуя времени и думая только о подъёме вверх по стезе чистой середины.
— Держи! — протянулась сверху огромная рука Канкнурта.
Нечеловеческая сила потянула Сфагама вверх и помогла ему забраться на узкий острый бортик, отчёркивающий пространство чего-то не вполне определённого, но вещественного от чёрной пустоты небытия.
— Давай за мной! — держа Сфагама за руку, Канкнурт прыгнул вперёд. На несколько мгновений вихрь синих складок застлал всё поле зрения. А затем взору Сфагама предстали ворота Регерта, видимые с птичьего полёта. Теперь Сфагам и Канкнурт не то пролетали, не то пробегали над ними.
— Вот и кончился ваш поединок! Никто бы лучше вас не рассудил. Но для тебя самое интересное только начинается. Увидишь то, что никто ещё не видел. Спускаемся!
С невероятной быстротой они прорвались сквозь влажную пелену густых облаков и оказались на земле. Впрочем, Канкнурт опять куда-то внезапно исчез и Сфагам вновь оказался один. Он огляделся вокруг. Здесь всё было как в обычном мире. Земля была землёй, небо небом и оттуда лился привычный солнечный свет. Впереди высился богато разукрашенный мраморный дворцовый фасад. Не было никаких сомнений, что идти надо именно туда.
Глава 6
Второй день Гембра шла по дорогам Лаганвы в сторону Ордикеафа. Единственное, что она взяла с корабля, который освобождённые пленники бросили в первой же укромной бухте, так и не решившись зайти в какой-либо порт, была сумка с едой и кинжал одного из убитых ею пиратов. Его она спрятала под всё той же драной рубашкой с полностью оторванным левым рукавом, которая, по здравому размышлению, была в этих местах самой безопасной одеждой. У оборванки было одно несомненное преимущество — она не рисковала стать жертвой ограбления. А от приключений Гембра уже устала, хотя и была, как всегда, к ним готова.
Высадившись на берег, после нескольких дней плавания вдоль него, уроженцы Лаганвы разошлись кто куда к своим домам искать своих близких. Некоторые из них предлагали Гембре свою помощь, не будучи на самом деле уверены, что смогут её оказать, отправляясь в неизвестность. Она отказалась. Ей нужно было добраться до Ордикеафа. Теперь она просто не осмеливалась строить подробные и далеко идущие планы — события последнего времени наглядно показали цену даже самым продуманным.
Меряя босыми ногами дороги разорённой провинции — пыльные и каменистые, исправные и разбитые, узкие и широкие, прямые магистральные и извилистые просёлочные, Гембра то втягивалась в унылые потоки беженцев, то оставалась совсем одна, проходя мимо сожжённых селений и брошенных хуторов. Из разговоров с попутчиками она ничего вразумительного не узнала. Слухи о происходящих в провинции событиях были настолько противоречивы и запутанны, что никак не складывались в сколько-нибудь ясную картину. Каждый рассказчик наверняка знал только то, что происходило непосредственно с ним и его близкими. Дальше начинались домыслы и фантазии, иногда настолько вздорные, что Гембра злилась и обрывала разговор. Впрочем, все сходились на том, что ненавидимый всеми Данвигарт долго не продержится. И ещё. Все согнанные с родных мест беженцы стремились попасть на территорию, занятую войсками метрополии, но где эти территории начинаются, никто толком сказать не мог.
Ничего нового не услышала Гембра и в харчевне, куда она зашла вечером в надежде переночевать на хозяйском сеновале. Даже на вопрос о том, чья власть на дворе, она получила краткий, но многозначный и многообещающий ответ — «Ничья!» Но люди как-то жили — ужинали, пили вино и пиво и между жалобами на жизнь даже смеялись. Среди посетителей было несколько солдат армии Данвигарта. Они держались вместе и вели себя смирно — видимо, дела их командиров были не столь хороши. Отдав последнюю монетку за кружку терпкого, пахнущего бочкой вина, Гембра, в который раз горестно вспомнив Сфагама, села в самый дальний угол тускло освещённой харчевни. Опершись спиной о стену и почувствовав сквозь прорехи в рубашке её прохладную шершавую поверхность, она предалась воспоминаниям. Из густого потока ярких и острых впечатлений её память навсегда выхватила тот вечер в деревенской харчевне, когда Сфагам сидел рядом с ней, бледный и слабый от внезапного недомогания, но по-прежнему трогательно невозмутимый. А потом подсел этот самый… в коричневой шапчонке. Даже в мимолётных воспоминаниях этот образ вызывал
