оторвалось от большого мира. И здесь нет противоречия. Всё разнообразие форм несёт в себе память целого. Для простой вещи — это память застывшая. Для государств, ремёсел и верований — это память, влекущая к границам формы, и путь этот длится веками. А для человека память о целом — проводник за пределы отмеренной формы.
Ты спрашиваешь, всякому ли человеку свойственно стремиться к выходу за предел. В скрытом виде — да. В явном — нет. Обнаруживающий в себе стремление к выходу за предел обнаруживает тем самым свою самость. Но это только начало.
Ты спрашиваешь, как обнаружить в себе стремление к выходу за предел. Хочешь бесконечного движения — не задумывайся. Хочешь роста без предела — размажься по миру. Хочешь познать Единое — впусти в себя бесконечность вещей. Хочешь понять добро и зло — сотри меж ними разницу. Если не получается — обратись к «господину сознания», ибо он — тот, кто определяет твою форму. А форма — законченность без завершения. То есть самоограничение духа в этом месте и в это время. И если господин сознания не пускает тебя путешествовать вместе с духом в мире незавершённости, то, стало быть, надлежит тебе пребывать в своей форме и передавать её другим. Это твой предел и твой горизонт незавершённости. Смирись и стань лучшим в мире садовником.
Утверждение о том, что Бог един и он есть Добро — величайшая ложь, привнесённая в мир страдающим человеком. Но очень многие люди уже не могут жить без этой лжи. И другим не дадут.
Тот, кто придумывает себе в утешение единого и всемогущего Бога, подобного человеку, всегда будет жить в расколотом мире. Тот же, кто даёт свободно быть всему и всем, и внутри и вовне, достигает истинной цельности.
Ничто в мире не рождается из одной лишь глупости или заблуждения. Всё имеет свой смысл в круговороте вещей под небом. Почему никто не говорит о необходимой природе того, что считает глупостью или заблуждением?
Тот, кто пропалывает свой огород, — делает полезное дело. Но если взяться пропалывать всю землю страны, то это дело не только глупое, но и вредное. Оттого и невыполнимое. То же и в борьбе со злом и невежеством. Убирай их, по мере сил, со своего огорода, но не тщись избавить от них целый мир, ибо они необходимы миру и он накажет тебя за вредительство.
Добро и зло не были изначальным фундаментом вселенной. Они появились, когда человек отпал от Единого и обиделся на расколотый мир, за то, что остался в нём один. А теперь он хочет снова сделать мир единым, переделав его под себя и установив в нём свои законы. Это он называет победой добра. Но никакой победы не будет, а будет небывалое насилие человека над самим собой и безнадёжная борьба с природой вещей.
Стать «божественным человеком», не насилуя своей природы и не борясь с естеством вокруг себя, — вот путь избранных.
Сильнее всех тот, кто свободен постоянно себя превозмогать.
В день двадцать шестой первого месяца осени четвёртого года правления Его Величества Императора Арконста III и светлейшего регента Элгартиса из рода Тивингров случилось небывалое возмущение на Площади Церемоний. При закладке нового храма, названного Храмом Спасения, решением Императорского суда было определено, во исполнение древних пророчеств, замуровать в его алтаре известного по всей стране проповедника двуединой веры по имени Айерен из Тандекара, ибо он был узнан жрецами как «золотой человек», о котором говорится в тайном завещании Вэйнира. Однако сторонники означенного Айерена из Тандекара, прозванного в народе Фервурдом, сочтя суд несправедливым, освободили его во время церемонии и силой прорвались к входу в Пещеру Света, ибо в своих проповедях означенный Айерен якобы обещал ввести в Священные Ворота всех своих последователей. Отказавшись, тем не менее, от этих кощунственных намерений, он опроверг тем самым выдвинутые против него обвинения в святотатстве.
Светлейший регент в своей безграничной милости простил всех участников смуты и отменил приговор суда, вынесенный Императорским судом Айерену из Тандекара, который, как стало известно, в тот же день покинул столицу и удалился от людей.
Все погибшие во время смуты на Площади Церемоний, коих было не менее ста двадцати человек, были похоронены с подобающими обрядами. Стало известно, что во главе людей, освободивших Айерена из Тандекара, стояли бывшие монахи, что, судя по их боевому искусству, похоже на истину. Один из них, как говорят, был через день наутро найден мёртвым в одном из кабачков. Впрочем, есть сведения, что он был не монахом, а недавно взятым на дворцовую службу поваром. Что же касается двух других предполагаемых монахов, то о них более ничего не известно. Свидетели указывали только лишь то, что с ними была связана одна из погибших в смуте женщин.
Закладка Храма Спасения отложена решением коллегии жрецов вплоть до особого знамения.
Женщина сама не могла понять, зачем она пришла сюда, на этот неуютный пустынный берег. С моря неслись резкие порывы холодного ветра, гоняя по сырому песку сорванные с места маленькие сухие скелеты прибрежных кустиков.
Казалось, всё это она уже видела. Совсем недавно… И эту кривую сосну, и этот расколотый надвое камень, и эту разбитую лодку. Почему так бывает? Откуда она помнит всё это? Говорят, такое чувствуют многие, но объяснить никто не может.
Последние дни море было неспокойным, и вдоль кромки воды тянулась буро-зелёная лента выброшенных на берег водорослей. Мутные, полные взбитого песка волны продолжали с шумом на неё накатываться. Несколько дней назад разыгравшаяся буря захлёстывала волнами весь берег. Раньше разбитая лодка была наполовину скрыта песком, а теперь почти всё днище открылось.
Что-то притягивало женщину к этой полуразвалившейся лодке. Какое-то смутное воспоминание назойливо вертелось в голове, издевательски прячась от сознания. Спотыкаясь о вязкие водоросли, женщина обошла лодку кругом, потрогала за сырой холодный борт, осторожно качнула. Заскрипев, лодка немного накренилась, обнажив дырявое прогнившее дно. Бессмысленно пнув ногой приросшую ко дну ржаво-бурую гниль, женщина собралась было уходить, но случайно её внимание привлёк странной формы камень, который необычно ровным кольцом выглядывал из-под комьев песка и обрывков гнилых водорослей под дном лодки. Думая о чём-то своём, женщина бездумно поковырялась носком кожаного башмака вокруг необычного камня. И только когда стало ясно, что это вовсе и не камень, а ободок какой-то скрытой в земле глиняной посудины, женщина с интересом нагнулась и принялась выкапывать находку. Вскоре в её руках оказался небольшой, но увесистый горшочек, тщательно закупоренный жёсткой просмолённой тряпкой. Наконец, вдоволь насопротивлявшись дрожащим от нетерпения рукам, тряпка всё же вылетела прочь, открыв взору тусклый блеск золотых монет старинной чеканки. Ещё толком не разглядев драгоценную находку, женщина беспокойно оглянулась по сторонам, нет ли кого поблизости. Но берег был по-прежнему пуст. Ветер, что гнал по небу хмурые облака, становился сильнее, и шумные волны накатывались всё дальше на берег. Отвернувшись от ветра, женщина с замиранием сердца перебирала холодные кругляшки увесистых монет, лихорадочно пробуя их на зуб, ощупывая пальцами, пробуя считать, но всякий раз сбиваясь со счёта. Наконец, немного успокоившись, она аккуратно собрала монеты в горшочек.
— Славная вышла игра! — вдруг резко прокаркал прямо над её ухом чей-то неизвестный, но пугающе знакомый голос.
Словно ужаленная, с упавшим сердцем, женщина обернулась назад, машинально пряча горшочек за подолом. Но вокруг по-прежнему никого не было видно. Лишь откуда-то со стороны моря, сливаясь с шумом ветра, донёсся до неё слабый отзвук неясных слов, сказанных гулким низким голосом. А может быть, всё это ей только почудилось.
Подхватив драгоценный горшочек и сильно прижав его к груди, женщина как только могла быстро поспешила домой, прочь от этого странного места. Ей почему-то подумалось, что сегодня опять будет буря и старую лодку наверняка теперь смоет в море, и вместе с ней из её жизни навсегда исчезнет тягостная загадка. Загадка её непонятной связи с этим берегом, с этой лодкой и с этим кладом. И ещё где-то очень глубоко шевельнулась мысль о том, что всё это каким-то непостижимым образом связано со всем миром, который незримо, но явственно изменился. Но теперь мысли её были заняты совсем другим, и вообще она не любила задумываться о таких сложных вещах.
