Однако ох как это непросто — лепить себя! Каждый день, без всяких перерывов, неделя за неделей, месяц за месяцем, каждый день — зарядка, пробежки, упражнения, не считая занятий по борьбе.
Сколько мальчишек приходило в секцию! Позанимаются месяца два-три и исчезают. Незаметно как- то, тихо. Были — и нет их.
Надоело…
Надоело приемы разучивать. Сто раз один и тот же бросок повторять.
Надоело каждое утро — зарядку.
Надоели кроссы.
Надоели лыжи.
Хватит…
А Юле — нравится. Нравятся кроссы, и зарядки, и лыжи. И всякие приемы разучивать. Интересно.
Только одно плохо: мальчишки со двора и товарищи в классе видят — очень изменился Юла. А сам он знает одно! по- прежнему в борцовском зале он — самый низкорослый. Левофланговый. И хотя окреп, а все-таки…
И вес — наилегчайший. Понятно? Не легкий. Не полулегкий. Не легчайший даже. А наилегчайший. Значит, самый- самый легкий. Легче уж некуда.
Недоволен Юла. Нет, все-таки несправедливо устроена жизнь. Главное, как только очередная схватка на ковре — так у Юлы очередная «баранка». Проигрыш.
Два года — и хоть бы одна победа. В секции у них четыре паренька наилегчайшего веса. «Мухачи» — называют их. И в названии скрытая усмешка. Пусть добродушная, даже ласковая, а все же — усмешка. Уж больно худенькие!.. За два года со всеми четырьмя переборолся Юла. По многу раз. И все бросали его на лопатки.
Даже смешно. Может же человек хоть одну победу одержать? Одну?
Ну ладно, ну, Юла понимает, конечно: те ребята уже по три — четыре года борьбой занимаются. И вообще — парнишки крепкие. Такими уж родились… Повезло хлопцам. Как из стали отлитые. Но все-таки он, Юла, ведь тоже как-никак целых два года тренируется.
И так добросовестно… Ни одного занятия не пропустил. А все — баранки, баранки, баранки. Обидно…
Однажды Юла так и заявил Григорию Денисовичу. Где же, мол, справедливость?
В тот день вернулся Юла с тренировки злой и расстроенный. Еще бы! Боролся с Васем-Карасем. Есть у них такой мальчонка в секции. Маленький, шустрый. И смешливый, весь в веснушках.
Вообще-то имя его — Василий, а фамилия — Карасев. Но зовут его все Вась-Карась. Чтобы не путать: в секции у них два Василия.
Ну вот, боролся Юла с Васем-Карасем, и надо же!.. Всего через две минуты и восемь секунд тот швырнул Юлу на лопатки. И как обидно швырнул! Резко, красиво. А потом еще лёгонько пошлепал ладошкой по животу: лежи, мол, парень, и не рыпайся!
Обидно, а? Вась-Карась — и по животу хлопает!
Рассказал Юла все это Григорию Денисовичу и сумрачно добавил:
— Надоело. Баранки да баранки. Видно, неспособен я к борьбе? В другую секцию, что ли, податься? К лыжникам? Или к пловцам?
Нет, честно говоря, не собирался он в другую секцию. Ни к лыжникам, ни к пловцам. Просто так, со злости, от великой досады брякнул.
Григорий Денисович поскреб переносицу, недобро усмехнулся.
— Ну, парень, больно быстро ты все забыл. Помнишь, как заморышем дразнили? Хочешь — раз! — и в чемпионы мира?
Юла промолчал, только губы поджал. Вот это уж Григорий Денисович зря. Это уж — несправедливо. Разве он о чемпионстве мечтает? Вовсе нет. Но хоть разочек кого-нибудь из «мухачей» положить! Или — и это слишком дерзкое желание?
— Ты про Новака слышал? — спросил Григорий Денисович.
Юла кивнул. Еще бы! Кто же из мальчишек не слышал про этого силача? Новак! Штангист, который побил чуть не все мировые рекорды. И в жиме, и в рывке, и в толчке.
— А знаешь, что Новак, легендарный Новак, — продолжал Григорий Денисович, — когда-то был хилым мальчонкой? Таким слабым, что сверстники потешались над ним?
Нет, этого Юла не знал. Он насторожился.
«Интересно. Неужели Новак?…».
— Да, да, — сказал Григорий Денисович. — Девятилетний Гришка Новак был примерно таким, как ты. Миокардита у него, правда, не было. А так — очень похож. Но упорства в этом слабом хлопчике таился целый вагон. И он тренировался!.. И как! Ежедневно. По многу часов. — Григорий Денисович встал, не глядя на Юлу, сказал: — Ну, а ежели ты думаешь, что все само с неба свалится… Тогда лучше бросай спорт.
Это опять же было несправедливо. И жестоко. Разве Юла не тренировался? Разве он ждал, когда само с неба?
Никогда еще Юла не видел Григория Денисовича таким. Он выбрасывал слова резкие, злые. Так и ушел — сердитый. А Юла остался во дворе, расстроенный и понурый.
Вечером Юла пошел Кванта выгуливать. А с ним — и Венька, и Женя.
С Женей Юла уже давно помирился. Но пока были в ссоре, Юла прямо места себе не находил.
И наконец, решил: все, хватит, надо это кончать.
В то утро он нарочно сократил зарядку, быстро поел и выскочил на улицу. Стоял у ворот и ждал. Он знал: без четверти девять Женя пойдет в школу. Она всегда шла ровно без четверти.
Ждать надо было всего минут десять, но каждая минута ковыляла еле-еле, как дряхлая старуха.
И вот, наконец, Женя вышла из ворот. Она была в обычном своем желтом пальтишке с лисьим воротником и в маленькой, тоже отороченной лисьим мехом, шапочке.
Юла вдруг почувствовал: ноги у него приросли к панели. Раньше он только в книгах читал о таком. А теперь убедился: да, правда, приросли.
Женя мельком глянула на него и, не убыстряя шага, пошла мимо.
«Ну! — сказал себе Юла. — Да ну же!».
А ноги стояли на месте. И губы никак было не разжать. Ну, никак!
Но Юла сказал себе:
«Эй! Ты же решил! Ну?».
И, отодрав ноги от асфальта, сделал два шага за Женей и крикнул:
— Женя! Постой!
Впрочем, ему только показалось, что он крикнул. На самом деле он произнес эти слова едва слышно.
Женя повернула голову.
— Женя! — Юла догнал ее. — Женя… Я виноват… Я знаю… Не сердись, Женя!
Думаете, просто сказать такие слова?! Но Юла сказал.
Женя кивнула. Ничего не ответила, но кивнула. Это уже было кое-что.
— Женя! — сказал Юла, идя рядом с нею. — Можно, я провожу тебя?
Девчачья школа была недалеко, но в другую сторону от Юлькиной школы.
— Ты же тогда опоздаешь, — сказала Женя. И это были первые ее слова, которые услышал Юла за четыре месяца.
— Ерунда! — в восторге крикнул Юла. — Ну и опоздаю! Подумаешь! Даже лучше! — Почему «даже лучше», он объяснить бы не смог. — Ты только скажи, Женя, ты больше не сердишься? Да?
Женя улыбнулась.
Так они помирились. И с тех пор Юла решил: «Больше никогда, ни за что не повздорю с Женей».
И вот сейчас идут они втроем. Юла хмурится. Все разговор с Григорием Денисовичем переживает. А Венька вдруг говорит:
— Ну-ка…
