«Ничего, ничего…» — повторял Марченко.
…Финишировали они на стадионе. Первым показался в воротах Хмелюк. Предстоял еще целый круг по стадиону — четыреста метров.
Хмелюк шагал мощно и уверенно, а рядом с ним — никого.
Трибуны ахнули.
А Медраса? Где же их любимец, их Медраса?
Только метрах в восьмидесяти за Хмелюком показались сразу два спортсмена: Марченко и Медраса.
Видно было — оба они крайне измотаны.
Дышал Медраса с хрипом, на ходу его заносило, шатало из стороны в сторону как пьяного. Но он с дьявольским упорством шел вперед.
Марченко тоже двигался из последних сил. Да, тот проклятый рывок… Он, конечно, даром не прошел. Правда и Медрасе он дорого обошелся.
— Медраса! — взвыли трибуны.
Зрители повскакали с мест. Кричали, свистели, что- то требовали дружным хором.
— Ка-пи-тан!
— Ка-пи-тан! — опять стали скандировать на одной из трибун.
Казалось бы, борьба за первое место кончилась. Хмелюка уже, конечно, не достать. И спор может идти только за серебро и бронзу. Но истошный рев трибун, очевидно, вдохнул какие- то новые силы в Медрасу.
Он усилил ход.
Это было почти невероятно. Он рванулся так яростно, будто всерьез надеялся достать Хмелюка.
Трибуны, казалось, сейчас обрушатся. Сто тысяч зрителей молотили ногами по стенам, орали. Где-то наверху надрывалась пронзительная труба, громыхали трещотки, дико взвыла пожарная сирена.
Медраса рвался вперед.
Он шел, почти теряя сознание. Но все-таки шел.
Однако, несмотря на все усилия, он почти не отрывался от Марченко.
И вдруг… Марченко увидел: Медраса не удержался. Его согнутые в коленях ноги замелькали в воздухе. Он бежал!
Да, да, Медраса не шел — бежал. Он явно нарушал правила.
Судья двигался возле него.
«Сейчас будет отмашка», — мелькнуло у Марченко.
Да, сейчас судья, конечно, выкинет красный флажок — предупреждение. И если Медраса сразу же не перейдет на шаг — он будет тотчас снят с состязаний.
Но судья почему-то медлил.
Вид у него был растерянный и жалкий.
Судья — австриец Бергмен — видел, отлично видел, что Медраса бежит. Но как мог он, Бергман, дисквалифицировать Медрасу?! Любимца мексиканцев?! Судья знал — его разорвали бы, смяли, задушили тут же, на стадионе.
«Спокойно, спокойно», — твердил себе Марченко.
Главное было — не поддаться соблазну и не побежать вслед за Медрасой. Уже его-то, Марченко, судья снял бы немедленно. И все. И конец.
Медраса бежал недолго. Силы покинули его и он снова перешел на шаг.
Догнать Хмелюка он, конечно, не смог.
Однако от Марченко Медраса все-таки оторвался.
Так они и финишировали. Первым — Хмелюк, вторым — Медраса, третьим — Марченко.
…Вскоре они уже стояли на пьедестале почета.
И опять сверкало высокое, прозрачное, чуть зеленоватое небо. И переливался всеми красками красавец стадион.
И шумели, ликовали трибуны, поздравляя победителей.
«Вот и все, «старичок», — думал Марченко. — Вот и завершился твой путь. Все. Конец».
Он оглядывал многотысячные ряды зрителей и словно бы прощался с ними. Навсегда.
«Бронза — это, конечно, тоже неплохо, — думал он. — Но могло бы быть и серебро. Или даже золото. Да, наверно, могло бы — если б не тот рывок…».
Но нет, он не жалел. Рывок был необходим. Все правильно.
Обидно только, что этот красавчик Хмелюк стоит на верхней ступеньке, машет рукой и улыбается во весь рот. Хорошо еще — не смеется своим икающим смехом.
Наверно, так ничего и не понял. И еще, чего доброго, заявит корреспондентам: «Для ветерана Марченко и бронза — большой успех».
А что?! С него станет. Так и заявит.
Но Марченко ошибся. Вечером Хмелюк подарил ему фотографию. Они, втроем, на пьедестале. И внизу было написано:
«Иногда бронза дороже золота. Степан Хмелюк».
ЗНАМЕНИТОСТЬ
надвигалось первенство города. Надвигалось весомо, неотвратимо, как стотонный товарный состав. Всем — и участникам, и тренерам, и судьям — казалось: с каждым днем даже воздух становился все гуще, все спрессованней, будто и его сжимала до десятков атмосфер эта грозно наползающая тяжесть.
Но чемпион города Григорий Гродзенчук был спокоен.
Уже трижды завоевывал он это почетное звание. Трижды подряд. И сейчас, — пусть это звучит некрасиво, слишком самонадеянно, но, честно говоря, он не сомневался, — и сейчас, четвертый раз, придет к финишу первым.
Эта ровная спокойная уверенность, не покидала Гродзенчука вплоть до той минуты, когда пришла телеграмма о приезде в Свердловск ленинградского лыжника Владимира Вишняка.
Подумать только! Сам Вишняк! Знаменитый Вишняк завтра примет участие в состязаниях. Правда, ленинградец пойдет «вне конкурса», но все-таки…
Очень хотелось не уступить ему. Да, обойти знаменитого аса… Это было бы здорово.
После телефонного звонка, когда инспектор Васильев сообщил ему о телеграмме Вишняка, Гродзенчук неторопливо опустился на диван и прикрыл глаза.
«Ну, честно… Боишься?».
Он на минуту задумался, как бы вслушиваясь в себя. Дотошно, придирчиво, как доктор.
И так же прямо ответил: «Нет. Не боюсь…».
И впрямь — страха не было. Но нервы напряглись, мысли стали резче, отчетливей. Да, приезд Вишняка все усложнял. Очень усложнял.
Гродзенчук долго просидел вот так, задумавшись. Потом вскочил и помчался в библиотеку.
Пожилая библиотекарша выложила перед ним целую груду подшивок старых спортивных газет и журналов.
Гродзенчук стал торопливо листать их. Страницы от времени сделались хрупкими, ломкими. Они словно даже утолщились. И посерели. Когда их переворачивали, страницы слегка похрустывали.
Гродзенчук искал какую-нибудь статью или заметку, пусть даже крохотную, об особенностях хода Вишняка, о его тактике и тренировках. Не терпелось хотя бы заочно познакомиться с завтрашним противником.
Но ветхие страницы умалчивали об этом.
Вот снимок: Вишняк после всесоюзных соревнований в Кавголово держит хрустальную вазу.
Черный свитер чемпиона еще покрыт кое-где сверкающей снежной пыльцой. Прядь волос выбилась
