относится ко всем сопредельным республикам…» Заявление вызвало острую реакцию в республиках, граничащих с Россией, прежде всего в Казахстане и Украине[458].
Этим заявлением российское руководство попыталось угрожать, объявив, что пересмотра границ не будет, пока республики останутся в союзе с Россией. Тогда некоторые российские политики полагали, что «СССР является формой существования России», чему находилось и демократическое объяснение: «Историческая миссия России нести демократию в среднеазиатский оплот реакции»[459]. Однако все это уже было напрасно.
«Первые же попытки правительство России продекларировать курс на защиту национальных российских интересов были дружно встречены «в штыки» бывшими союзными, а ныне уже суверенными республиками. Последовали обвинения России в новых «имперских амбициях», стремление подменить собой бывший союзный центр»[460]. Вот как реагировали на выступление Вощанова противники такой роли Российской Федерации: «…26 августа Россия приняла на себя уже функции центра, собирателя земель. Ведь, иначе как давление на республики, провозглашающие свою независимость, расценить это заявление нельзя»[461].
Б. Ельцин на страницах своих мемуаров соглашался с тем, что СССР можно было сохранить путем реформирования России в центр:
«Попытаться легально занять место Горбачева. Встать во главе Союза, начав заново его реформу «сверху»…Постепенно, планомерно демонтируя имперскую машину, как это пытался делать Михаил Сергеевич».
И дальше:
«Возможности для этого были. Бороться за всенародные выборы Президента СССР. Сделать российский парламент правопреемником распущенного советского. Склонить Горбачева к передаче мне полномочий для временного исполнения его обязанностей».
Так в чем же дело? Что остановило его?
Ни за что не поверите.
«Этот путь для меня был заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева».
Перечитайте этот абзац еще раз. По-моему, то, что пишет Ельцин, — это не из области психологии, а психиатрии.
Получается, он не захотел спасать огромную страну по одной лишь только причине: в силу комплексов своих и амбиций, в одном поле, мол, с Горбачевым не сяду.
Его сугубо личные заморочки оказались намного важнее миллионов человеческих судеб; национальных, государственных интересов, в конце концов[462].
Возможно, что все именно так и было, как пишет А. Хинштейн, но нельзя забывать, что у Б. Ельцина были свои «советчики». Члены группы «независимая гражданская инициатива», в которую входили: Афанасьев Ю. Н., Баткин Л. М., Библер В. С., Боннэр Е. Г., Буртин Ю. Г., Иванов Вяч. Вс, Тимофеев Л. М. подписали обращение:
«25 — 26 августа стало очевидно для всех, что мирная августовская революция в России, начавшаяся в ответ на попытку правящей коммунистической клики повернуть историю вспять и кладущая конец существованию КПСС, КГБ, всего режима, подводит черту также под историей последней мировой империи, т. е. государства СССР и его так называемого Центра…
Если мы, российские демократы, хотим — а мы, безусловно, этого хотим и добиваемся! — воссоздания после развала СССР содружества республик в совершенно новом и цивилизованном экономическом и геополитическом пространстве, путь к этому лежит только через безусловный мирный роспуск СССР…»[463]
Но, главное, было упущено время. После августовского путча затея интеграции союзных республик вокруг России была абсолютно бесплодной. Сам путч и особенно послепутчевые действия Ельцина оттолкнули лидеров суверенных государств не только от агонизирующего Центра во главе с Горбачевым, но и от России с непредсказуемым Ельциным.
А вот три месяца тому назад в разгар предвыборной кампании по избранию Ельцина на пост президента РСФСР, подобный поворот событий, когда Ельцин мог быть выдвинут и всенародно избран на пост Президента СССР, был вполне реальным. Вот, например, мнение по этому поводу Н. С. Леонова[464], которого трудно заподозрить в каких-либо симпатиях к Б. Ельцину:
«Мне вспоминается моя тщетная попытка, предпринятая еще в мае 1991 года, за 7 месяцев до Беловежья, повлиять хоть как-то на судьбу Советского Союза. Тогда, в связи с планом Б. Ельцина создать свой отдельный, российский Комитет государственной безопасности, В. Крючков договорился о личной встрече с Б. Ельциным в Белом доме. Он пригласил и меня (вместе с двумя другими генералами) принять участие в этой поездке. По дороге к Краснопресненской набережной я обратился к своему тогдашнему шефу со следующими словами: «Владимир Александрович! Сохранение СССР как великой державы превосходит по своей значимости все другие телеустановки, которые раздирают сейчас нашу политическую жизнь. Вы сейчас пойдете к Борису Николаевичу, предложите ему поддержку как единственному реальному кандидату на пост президента СССР вместо полностью изжившего себя М. Горбачева. Легитимность Горбачева условна, потому что он избран Съездом народных депутатов (да и то с немалым трудом), а страна нуждается в президенте, избранном всенародным прямым голосованием. Поставьте вопрос о проведении таких выборов и пообещайте поддержку Ельцину… Как бы ни был неприятен Борис Николаевич — сейчас он непобедим. Но он всего лишь человек, жизнь которого ограничена коротким сроком. Пусть будет он президентом всего СССР, но такой ценой будет сохранена держава. Для страны и народов — это безусловно плохой, но все-таки лучший вариант, нежели распад и гибель СССР. Я уверен, что он ухватится за это предложение». Я ссылался на библейскую притчу о Соломоновом суде, на котором две матери оспаривали право на ребенка и, когда Соломон вынес вердикт о том, чтобы разрубить дитя пополам и каждой претендентке отдать по одной половинке, то настоящая мать закричала, что пусть отдадут ребенка ее сопернице, но оставят в живых младенца.
По приезде в Белый дом В. Крючков уединился с Ельциным, а нам дали в собеседники Г. Бурбулиса. Я так и не узнал, сказал ли наш бывший шеф об этом варианте Б. Ельцину или нет. Скорее всего не сказал. До сих пор я не уверен, что это предложение было абсолютно нереальным» [465].
Патриотические лозунги были тогда не особенно популярными, и Б. Ельцин быстро учел критику. Патриотическая терминология в его речах исчезла, поскольку ему нужна была абсолютная власть, а для этого хороши были любые реальные союзники, которые поддерживали его в этих устремлениях. Следует при этом учитывать, что в окружении Ельцина всегда боролись как минимум две тенденции: космополитическая и патриотическая. Борис Николаевич, как опытный кукловод, периодически менял ориентацию своей политики, стремясь при этом не упустить нити из своих рук.
Даже политические противники Б. Ельцина соглашались с тем, что «вряд ли лично Ельцин был идейным противником Союза республик во главе с Россией, но ситуация обязывала его во имя власти делать ставку именно на развал союзного центра во главе с президентом Горбачевым. Политическая конъюнктура предопределила принципиальные решения о судьбе будущего государства» [466]. То есть, в принципе, существовал реально иной вариант предотвращения распада Советского Союза, через усиление роли Российской Федерации. Возможно ли было объединение республик вокруг нового центра — ельцинской России? Вполне, поскольку: «Ускользающая из рук союзного президента реальная власть все в большем объеме сосредоточивалась теперь в руках президента российского. И он демонстративно спешил воспользоваться этим… Издавались указы о переходе под юрисдикцию России одной отрасли хозяйства за другой. Было прекращено финансирование всех союзных министерств, кроме МО, МПС и Минатомэнерго, что означало смерть практически всех союзных структур…
Российские лидеры, воодушевленные собственной ролью в минувших событиях, полагая, что развал Союза уже свершившийся факт, стали делать некоторые поспешные и резкие заявления. В частности, о том, что правопреемницей исчезающего СССР может, и по праву, быть Россия» [467].
Но этого не произошло, и вряд ли причиной тому были «психологическое», или даже «психиатрические» комплексы Б. Ельцина. А. И. Лукьянов писал о болезни республиканских лидеров, что на смену власти
