Ну а что же Ельцин? 28 октября он выступил на пятом Съезде народных депутатов РСФСР, изложив сумму мер, которые он предполагает принять. Де-факто эти меры подрывали Договор об экономическом сообществе, на который Горбачев возлагал большие надежды, считая, что этот Договор станет предлогом для подписания Союзного договора. Но Ельцин окатил его холодным душем, заявив:
«Межреспубликанские органы призваны играть только консультативно-координирующую роль. Реальную власть теперь осуществляют республики. И поэтому Российская Федерация должна будет вести самостоятельную политику, действовать, исходя из национальных интересов, а не по навязанному ей шаблону… Настало время сказать четко и ясно — в России одна власть: российский Съезд и Верховный Совет, российское Правительство, российский Президент!»[477] В этот момент Горбачев находился с официальным визитом в Испании и встречался там с Дж. Душем, который, судя по содержанию состоявшихся между ними бесед, был осведомлен о проблемах Советского Союза не хуже самого Горбачева. В частности, американский президент знал позицию Кравчука о неприятии Союзного договора Украиной в то время как Горбачев еще надеялся на положительные результаты референдума, который намечался провести 1 декабря 1991 года. Дж. Буш сделал для себя окончательный вывод, что дни Горбачева сочтены, о чем он и записал в своем дневнике:
«Перед ним стоят огромные проблемы, и я думаю, сбудутся ли предсказания некоторых о том, что, мол, «это будет последняя встреча Президента Буша и Президента Горбачева. Время идет слишком быстро для Горбачева, и он уже не является той силой, которой был когда-то. По сути, он сейчас только смотритель». Если Горбачев и осознавал, что его позиции весьма шатки, то, надо сказать, не подавал виду. Открыто признавая, что проблемы очень велики, он не выказывал волнения и не производил впечатление отработанного материала»[478].
Возвратившись в Москву 2 ноября Горбачев встречается с Ельциным, вызвав его на откровенный разговор, о содержании которого поведал своему помощнику Г. Х. Шахназарову, который сделал в своем дневнике следующую запись:
«Я, говорит, сказал ему: давай по-мужски. Ты меняешь политику, уходишь от всего, о чем мы условились. А раз так — теряет смысл и Госсовет, и Экономическое сообщество. Я подаю в отставку. Бери вожжи в руки, раз тебе этого хочется, правь в одиночку. Я в этой кутерьме участвовать не буду. Скажу всем так: вот, друзья, лидеры 15 республик, я вас подвел к независимости, теперь, похоже, вам Союз больше не нужен. Что ж, живите дальше как заблагорассудится, а меня увольте.
Ельцин стал горячо доказывать, что политику менять не собирается, верен обязательствам, слово у него твердое. Тогда я его спросил: значит ли это, что он согласует свои реформы с республиками? Обязательно, отвечал он, я их только решил прижать: дескать, не будете следовать за Россией в реформах — нам придется делать все без вас, и уж тогда не посетуйте, будем блюсти прежде всего свой интерес. Так что в ближайшие дни все согласуем, им деваться некуда.
Ладно, пошли дальше. Ты понимаешь, говорю я ему, что значит, когда Козырев заявляет, что обойдется без союзного МИДа? Кто будет участвовать в Хельсинкском процессе, представительствовать в ООН, вести разоруженческие дела? Ведь все это требует и опыта, и знаний кадров, а главное — право выступать от всех республик.
Ельцин согласился, сказал, что насчет сокращения на 90% мидовского персонала — это был образ, примерная цифра. Можно и не на 90, а, скажем, на 70. «Ой, Борис, — возразил я ему, — кто-то тебя все время подначивает, толкает на крайние заявления, а потом тебе же приходится отступать. Зачем это? Будь аккуратнее в словесных заявлениях. МИД — это ведь русские люди, мощное, можно сказать, столетиями формировавшееся учреждение. Так зачем же его разорять? Уж лучше возьми целиком в Россию. Придет момент, так и будет. Но сейчас-то надо сохранить». Ельцин и с этим согласился. Так он но всем пунктам ретировался, обещал действовать согласованно.
…Между тем я слушал и думал, что Ельцин лукавит, завтра опять что-нибудь эдакое вытворит. Да что завтра! Он божился, что будет вести дело разумно, а в папке бумаг к заседанию Госсовета 4 ноября лежит его обращение к Президенту СССР с требованием передать России все торгпредства. Без каких-либо обещаний компенсировать другим республикам их долю; даже не потрудилась его молодая ватага напрячь мозги и выдавить 2 — 3 приличных довода. Просто так: мы забираем, и все! Вообще все сильнее ощущается невысокий класс этих «ребятишек», как их обозвал Хасбулатов. Однако сам вполне из того же разлива. Честное слово, и наша команда небезгреховна, но та такое натворит, что страна еще содрогнется и вздыбится.
Не стал я в этот раз расстраивать Горбачева Я ушел с чувством, что все это прелюдия краха. Ельцин и особенно его команда — молодые волки, вроде Г. Бурбулиса, М. Полторанина, Н. Федорова, не успокоятся, пока нас не добьют»[479].
Прав оказался Шахназаров насчет того, что Ельцин «завтра опять что-нибудь эдакое вытворит», только он «вытворил» уже вчера.
31 октября в газете «Литературная Украина» опубликована статья научного сотрудника Лондонского университета В. Свободы и старшего научного сотрудника Института этнографии АН СССР, советника Б. Ельцина по вопросам межнациональных отношений Г. Старовойтовой, в которой создание СССР в 1922 году квалифицируется как «международное преступление»[480].
Такое выступление советника президента без его одобрения не могло состояться. Если образование СССР в декабре 1922 года квалифицируется как «международное преступление», то какой смысл заключать новый договор об образовании Союза Суверенных Государств (ССГ), то есть совершать новое «международное преступление»? До тайной вечери в беловежских Вискулях оставалось немногим больше месяца.
14 ноября в Ново-Огареве состоялось предпоследнее заседание Госсовета СССР, на котором был рассмотрен проект Договора о Союзе Суверенных Государств, доработанный с учетом замечаний Республик. Присутствовали представители семи республик — России, Белоруссии, Казахстана, Кыргызстана, Туркменистана, Таджикистана и Узбекистана. При поддержке Белоруссии, которую представлял Шушкевич, Ельцин решительно выступил против формулы единого Государства. В ответ на недоумение Горбачева он сослался на то, что в своих поправках указал на несогласие с единой для всего Союза Конституцией. Короче он за Союз, но такой, который сам по себе государством уже не будет. Таким образом, стали отчетливо проявляться черты будущего государственного образования — Союза Независимых Государств (СНГ). С этого дня (14 ноября 1991 года) можно считать запущенным другой договорный процесс — беловежские соглашения.
Новая инициатива Б. Ельцина, по существу, пускала под откос все доступные договоренности относительно ССГ. Ниже приводится фрагмент дискуссии, возникший сразу же после предложения Б. Ельцина об образовании негосударственного Союза:
«Горбачев. Надо определить, что, собственно, мы будем создавать. Да, после августа договорились отказаться от федерации, но не ради того, чтобы вместо этого соорудить нечто бесформенное, аморфное.
Назарбаев. Надо подтвердить, что у тех, кто здесь сегодня собрался, по крайней мере есть намерение и воля образовать политический союз, с единой армией, территорией, границами. Если мы не сделаем этого, за нас это сделают другие, те, кто придет после или вместо нас. Давайте же хоть раз будем крепки не задним умом.
Горбачев. Если откажемся от единого государства, то получим нечто неопределенное, никого ни к чему не обязывающее, но не особенно нужное. Даже международное сообщество предпочитает иметь дело с Союзом как с ответственным государством, хотя бы из-за ядерного оружия.
Термин «союз» — наиболее приемлемая формула, ибо позволяет интегрировать все виды связей — федеративных, конфедеративных, даже ассоциативных.
В конце концов, определяйтесь сами. Я убежден, что нам необходимо сохранить союзное государство, иначе погубим дело и в стране, и в мире. Если не удержим единое государство, я вам прогнозирую беду. Это главный вопрос.
Шушкевич. У конфедерации могут быть единые Вооруженные силы.
Ельцин. И транспорт, космос, экология.
Горбачев. Если не будет эффективных государственных структур, зачем тогда нужны президент и парламент? Если вы так решите, я готов уйти.
