ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

говорит Борис Николаевич. Как помнит читатель, первым проторил тропинку в Госстрой, где в одиночестве прозябал наш герой, Михаил Полторанин, за ним пошли другие инакомыслящие. И они не только подбивали Ельцина на этот шаг — они обещали всемерную поддержку, уверяли, что у них есть опора в людской массе, есть даже структурные образования: «Только вы согласитесь, Борис Николаевич, а дальше уже наша забота».

Он согласился. Добровольных помощников оказалось немало. И его фамилия зазвучала на предвыборных собраниях. Ельцин мог баллотироваться во многих местах: его выдвигали чуть ли не в двухстах округах. Проще всего, конечно, было избираться ему в родной Свердловской области, но это оказалась бы слишком легкая победа. Ельцин не хотел возвращаться в политику с черного входа, точно но блату. Он жаждал триумфального похода, чтобы никто не мог потом попрекнуть его былыми заслугами.

И он решает замахнуться на максимально неприступную высоту — на Москву.

Московский национально-территориальный округ № 1 был самым большим в стране — более шести миллионов избирателей. Отправляясь его покорять, Ельцин здорово рисковал. Он боялся, что его снимут с дистанции, отсеют на полдороге, поэтому, на всякий пожарный, подстраховался: его выдвинули еще по нескольким территориальным округам — в Москве, Свердловске, в Березниках.

Первое окружное собрание, в котором Ельцин решил принять участие, проходило в уральском городе Березники. Конечно, адрес был отнюдь не случайным. В Березниках, как помнит читатель, Ельцин когда-то жил, долгое время там работал его отец, так что фамилия для горожан известная. Несколько коллективов города выдвинули Ельцина кандидатом в народные депутаты СССР. Но ему было непросто даже добраться до своих избирателей. Приходилось идти на всевозможные хитрости, на которые изобретательный ум Ельцина был горазд. В чем заключалась его очередная хитрость? Нагрянуть в провинциальный город Пермской области инкогнито, то есть «обмануть» партноменклатуру, не дать ей возможность подготовиться к срыву окружного собрания. Так считал Ельцин, а вот готовила ли эта самая партноменклатура подобный «сюрприз» — поди догадайся:

«Я решил сделать, не совсем обычный ход. После того как из Москвы улетел последний самолет на Пермь, я вылетел в Ленинград, там уже ждали товарищи, болеющие и переживающие за меня, они перевезли меня на военный аэродром, а здесь тоже были мои, так сказать, бескорыстные помощники. На грузовом винтовом самолете, гремящем и тарахтящем так, что я чуть не оглох, в обнимку то ли с крылатой ракетой, то ли со снарядом, я улетел в Пермь. Рано утром мы приземлились, здесь меня уже ждали доверенные лица, и очень скоро я очутился прямо на окружном собрании, успел к самому его началу. Мое появление вызвало шок у организаторов, так как из обкома партии прилететь и что-то изменить уже не успевали. Я выступил со своей программой, ответил на записки, вопросы, все шло прекрасно, и, когда началось голосование, я, честно говоря, уже не волновался. По всей атмосфере было видно, что мне удастся сегодня преодолеть этот первый барьер на пути к избранию. Получил я подавляющее большинство голосов, можно было возвращаться в Москву» [252].

Успех в Березниках окрылил Ельцина. Он увидел, что многие за «бунтаря», убедился, что «добровольные помощники» тоже что-то могут, а не зря языками молотят. Совсем приободрился, когда услышал свою фамилию и на предвыборных собраниях в Москве.

Появилась идея баллотироваться по Москве, отказавшись от периферийных округов, где шансы у него были более высокими. Ее поддерживали далеко не все его единомышленники. Более того, многие назвали это «непростительной ошибкой, пижонством, наглостью, самоуверенностью». Да, он понимал, что идет на большой риск, может лишиться, по сути, единственного шанса вернуться назад из политического заточения к людям. Тем не менее уперся и сказал на очередной тусовке: «Буду баллотироваться в Москве по национально-территориальному округу №1».

Не мания величия или самовлюбленность, не только упрямство двигали им: Ельцину хотелось чувствовать за собой поддержку Москвы, той Москвы, которая его отвергла год назад. Итак, 21 февраля 1989 года он сделал шаг к Олимпу:

«Странно, но мне до сих пор не верится, что это случилось. Кандидатом по Московскому национально- территориальному округу зарегистрирован Б. Ельцин. То, чего так не желали, чему с таким отчаянием сопротивлялись аппаратные верхи, произошло.

Вместе со мной в избирательный бюллетень будет включен Ю. Браков, генеральный директор ЗИЛа.

Но по порядку… На окружном собрании меня должны были «прокатить».

Да, пытались «прокатить». Во всяком случае, для этого было сделано все…»

Но Ельцин сумел «переиграть» команду Горбачева. Во-первых, он смог овладеть аудиторией и «переманить» на свою сторону многих из сидящих в зале. Рубашка у него, пока он стоял на сцене и отвечал на вопросы избирателей, стала мокрой, как у землекопа, А вопросы сыпались прицельные, словно стрелы, прямые и колючие. Например, такие: «Почему вы предали Московскую партийную организацию, струсили, испугались трудностей?» «На каком основании ваша дочь переехала в новую квартиру?» «Какие ошибки вы допустили, работая первым секретарем?»… И все в таком духе. Он не юлил, отвечал уверенно, что многим и понравилось.

Но не это было главным. Постарались основательно режиссеры Ельцина. Они сделали почти невозможное, потратив на это немало сил и средств.

«Я видел, что зал потихоньку начал оттаивать, появились какие-то надежды на незапланированный исход.

Но был у нас припасен еще один сюрприз. Перед началом собрания ко мне подошел космонавт Георгий Гречко и сказал, что хочет снять свою кандидатуру, поскольку считает, что будет правильным, если меня выдвинут кандидатом в депутаты, и вообще сражаться со мной не хочет. Я говорю: нет, подумайте… Он ответил: я твердо решил. Ну а тогда я попросил его, чтобы он взял самоотвод перед самым началом голосования»[253].

И вот Гречко подходит к трибуне: Ельцин буквально сжался в комок, что скажет соперник, и когда услышал желанное: «Прошу снять мою кандидатуру», словно гора с плеч свалилась.

«Это был, конечно, мощнейший удар по организаторам, — признался позже Ельцин. — Я набрал больше половины голосов…»

Ельцин почти каждый день встречался с избирателями, выступал на митингах, участвовал в теледебатах. Он говорил то, что люди хотели услышать, резко критиковал партверхушку, особенно нажимал на привилегии, говоря, что из-за них и «забуксовала» перестройка.

Партийная печать старалась не замечать бывшего вожака свердловских и столичных коммунистов, недавнего кандидата в члены Политбюро. Зато усиленно помогали ему западные СМИ. Чуть ли не ежедневно Ельцин давал интервью американским, английским, французским, немецким радиопрограммам и телевидению. По коротким волнам его голос возвращался в Союз. Вот одно из типичных интервью тех дней, которое передало вечером 21 марта 1989го Би-би-си. Взяла это интервью сотрудница польской службы этой радиостанции:

«Шмонес: Как вы расцениваете свою предвыборную кампанию?

Ельцин: Как достаточно непривычную, необычную, напряженную, трудную. Трудную потому, что и создавались определенные препятствия, ну и нелегкую в том плане, что каждый день встречи, а часто и по две встречи в день, которые длятся по 34 — 5 часов.

Шмонес: Вам не препятствуют производить эти встречи?

Ельцин: Большие залы не дают.

Шмонес: В сегодняшней лондонской прессе появились догадки, что вот расследование, которое ведется против вас, оно завелось затем, чтобы, когда вы выиграете (а то, что вы выиграете, ни у кого нет сомнений здесь), чтобы можно было объявить неважным этот ваш выигрыш. Что вы думаете об этом?

Ельцин: Я думаю, что это сделано для того, чтобы все-таки повлиять на результаты выборов.

Шмонес: Вы думаете, это повлияет?

Ельцин: Не думаю, чтобы очень серьезно это повлияло.

Шмонес: То есть вы верите, что вы выиграете на этих выборах?

Ельцин: Ну я бы так категорически не заявлял, потому что выборы есть выборы, поэтому на