девушку на фотографии, но стоило ли? Все-таки она была совсем еще малюткой. Два с небольшим года — что она, елки зеленые, поймет-то? Кроха же!
Его снова накрыло волной жалости — на этот раз к крохотуле сестре. Он принялся гладить ее по голове и лепетать какой-то вздор про палец, прищемленный дверью. А еще он говорил ей, что этой зимой они вместе поедут на Северный полюс. Южный-то уже открыл Амундсен, а Северный не открыл никто. Потому что полюс постоянно перемещается. Каждую минуту и каждую секунду. И получается, что открыть его невозможно. То есть каждый, кто приходит туда, открывает его как бы заново. Леночка мало что поняла из его сумбурного рассказа, но все-таки успокоилась. А еще чуть погодя заснула. Серега ей позавидовал. Иногда хорошо быть маленьким. Ни забот тебе, ни хлопот. И заснуть можно за пять с половиной секунд. Другое дело — взрослые: кряхтят, ворочаются, все время о чем-то думают, переживают. То есть само слово «переживать» он осмыслил только сейчас. Переживать — все равно что переваривать съеденное за день. И если пища тяжелая, ядовитая, то будет полное несварение. И переживая дневные неприятности, взрослые, конечно, страдают. По второму и третьему разу… В этот вечер Серега тоже ощущал себя взрослым.
Осторожно, чтобы не разбудить Леночку, он перебрался обратно. За дверью гудел телевизор, голоса доносились напряженные, абсолютно не детские. Кино для взрослых, о взрослой жизни… Почему-то дети мечтают о том, чтобы вырасти, и все при этом хотят кем-то стать: летчиками, пиратами, артистами. А вот он никогда не хотел быть взрослым. И не мечтал о взрослой профессии. Почему-то всегда верил, что самое счастливое время — это то, что есть у него сейчас. Может, потому и ревел, что неожиданно шагнул из детства. Пока только одной ногой, но даже такой шаг его напугал. Как пошутил однажды приболевший отец: «это мой первый звоночек!». Кажется, он имел в виду что-то другое, но Сереге почему-то виделся в минувшем дне этот самый загадочный «звоночек». Что-то тихо прозвонило там, на кладбище, — и он не ко времени услышал.
Серега никогда и никому не рассказывал о том вечере, а Ленка, конечно, напрочь все позабыла, но для него взрослая жизнь началась именно тогда. И с того же непростого вечера шар земной на какую-то малую долю стал вращаться чуть медленнее. Как пластинка, которая вот-вот остановится.
Глава 9
То есть Серега думал, что помнит о том вечере только он. Оказалось, нет, — Мишаня Крабов тоже помнил. Потому что стоило им присесть на лавочку у больничного крыльца, как он вынул из кармана конфету, молча протянул. Серега оторопело взглянул на нее и не пошевелился. Он-то ожидал подвоха! В самом деле, из кармана Краба могло вынырнуть что угодно, но только не конфета. К примеру, кастет, ножик-раскладушка или брелок с человеческим черепом-свинчаткой. А тут…
— Не боись, — сипло сказал Краб. — Это не с кладбища.
Он ничего не стал пояснять, но Серега моментально сообразил, о чем он. Краб действительно все помнил — и кладбище, и салют, и фото той девушки. Кто знает, может, у себя дома он тоже тогда ревел в подушку. Серега успокоено вздохнул. Этой своей конфетой Краб совершил невероятное — взял и отсек от времени добрый ломоть, снова переместив Серегу на несколько лет в прошлое. По крайней мере, на секунду-другую Серега вновь ощутил себя глупым наивным мальчуганом, не умеющим делать даже такой малости, как пугачи с поджигами.
Серега взял из потертой ладони конфету.
— Спасибо…
Гость снова сунул руку в карман, достал пару костяшек, причудливыми движениями фокусника закрутил между пальцами.
— Как шнобель-то — дышит?
— Нормально, выпишут скоро.
Мишаня с прищуром оглядел лицо соседа.
— Ничего вроде. Даже на себя прежнего похож.
— Это хорошо? — пошутил Серега.
— А что плохого? Или в Алена Делона хотел превратиться? — Краб ухмыльнулся. — Главное — шрама не будет.
— Что ж тут хорошего? Шрамы, говорят, украшают.
— Да на фиг такое украшение! Это ж особая примета.
Серега запоздало понял, о чем именно толкует его собеседник.
— Мне вон дали палкой по виску, а там еще и гвоздь торчал, — скупо рассказывал Краб. — Хорошо, маленький гвоздяра, — не убили. Но все равно пометили на всю жизнь…
— Это на щеке, что ли?
— Ага… — Краб с ухмылкой погладил красную неровную полоску у левого глаза. — Свежачок еще, а все равно не рассосется. И в ментовке во всех описаниях теперь будут вставлять.
Подобным «свежачков», насколько знал Серега, у Мишки Крабова набиралось уже прилично. Сказать, что они старили его, было бы неверно, но и не молодили — это точно. У него и руки были, как у взрослого мужика — крупные, шишкастые, словно из плохо обработанного дерева. Пальцы правой руки с коричневой накипью до самых ногтей. От курева, само собой.
Серега хотел спросить, как это получилось у Краба со шрамом, но вместо этого поинтересовался другим:
— А меня как нашел? В справочное звонил?
— Зачем мне справочное, я Змея за Герой послал, а сам за Антошей двинул. Вот и угадал с первого захода, — Краб улыбнулся половинкой рта. Как-то у него это получалось: слева смотришь — улыбается, а справа — абсолютно серьезен.
— Этот фраерок и не заметил даже. На будущее, кстати, имей в виду. Приведет хвост проще простого. — Из нагрудного кармана джинсовки Краб вынул пачку сигарет, зубами ловко подцепил одну. Наверняка, где-то в карманах у него имелась и зажигалка, но он кивком подозвал идущего мимо прохожего, жестом изобразил, чего хочет. Мужчина, наверное, и сам не понял, отчего с такой готовностью поднес Крабу зажигалку. Сидел-то перед ним всего-навсего четырнадцатилетний пацан. Однако вот не вякнул ни слова, подошел и дал прикурить. Тем же барственным кивком Краб отпустил прохожего. Может, демонстрировал Сереге свою власть над людьми, а может, поступал буднично и привычно. Он и о шраме своем помянул как бы вскользь. Улицей и северными чужбинными ветрами от него разило, как от Виталика его бомжевским коллектором.
Серега невольно поежился. Разные жизни они все-таки проживали. Прямо до головокружения разные. Он еще не забыл, как весной забежал к Крабу домой передать записку от учительницы. Тогда Миха Крабов совсем борзанул — недели три внаглую не ходил в школу. Вот и попросили передать. Почему-то его. То есть, записку Серега, конечно, передал, но в коридорчике (а семья Крабовых жила в коммуналке), уже уходя, нечаянно опрокинул прислоненный к стене старый ранец Мишани. При этом сам чуть было не растянулся. По полу гулко рассыпалась пестрая мелочевка: плееры, сотовые телефоны, зарядники, целые гроздья, сим-карт. Краб тогда даже ухом не повел. Побросал вывалившееся добро обратно в ранец, ногой придвинул к стене. Спрашивать, откуда у него столько плееров и телефонов, Серега не рискнул. Да и чего спрашивать, — сам просек, не маленький…
Мимо скамьи, цокая, как молодая лошадка, прошла фигуристая девушка. Каблуки тянули на верных десять сантиметров, но ступала она ровно, даже игриво. На нее хотелось смотреть и смотреть.
— Заметил, как наши телочки за лето вытянулись?
— Честно говоря, не успел, — Серега все еще провожал взглядом девушку. — Хотя, да… Половину мальчишек уже обскакали в росте.
— Рост — ерунда. Догоним и перегоним! А вот когда они вширь пойдут, тогда и впрямь будет на что посмотреть.
— Красятся-то уже вовсю, ногти там, реснички, — Серега осторожно погладил подушечками пальцев нос. — И пупы у каждой второй наружу.
