Иван Савин
«Всех убиенных помяни, Россия…»
К читателям
Русская поэзия всегда была камертоном совести. К стихам поэта Ивана Савина, умершего совсем молодым в эмиграции, это относится особенно.
С поразительной силой он сумел передать трагедию своего поколения, поколения русских мальчиков, чью жизнь разорвали Гражданская война и изгнание, совсем юных юнкеров, гимназистов, молодых офицеров, вставших на защиту своей Родины — той России, которую мы обретаем сегодня.
Они сумели сохранить себя и свою веру в самых страшных испытаниях. Под пулями, в застенках и в изгнании они служили стране, которую любили и которой присягали. Никогда, даже в самые страшные минуты, у них не было никакого сомнения в правильности избранного жизненного пути. И почти через столетие их подвиг напоминает нам, что такое подлинные честь, благородство и верность.
Возвращение наследия русского зарубежья является одним из главных направлений деятельности Российского Фонда Культуры. И я рад, что вслед за книгой другого замечательного поэта Белого дела — Николая Туроверова мы издаем наиболее полный на сегодняшний день сборник стихов и прозы Ивана Савина.
Его стихи, посвященные расстрелу любимых братьев, его рассказы и очерки, где воскрешалась дореволюционная Россия и ярко, мощно выписывались картины новой, советской жизни, вошли в золотой фонд русской литературы, потому что трагедия пережитого, гибель любимой страны прошли через его сердце. И поэтому эти произведения так нужны нам сегодня, и мы просто обязаны помнить о тех, кто в дни самых страшных испытаний явил пример подлинного мужества и доблести.
Для составления книги потребовалась работа во многих архивах и библиотеках России и Финляндии, и я благодарю всех, кто оказал бесценную помощь при подготовке этого сборника.
Предисловие
«То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе: во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса; во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон, некоторые же вещи и строфы — особенно».[1]
«Ему не было еще и двадцати лет, когда он пережил начало революции, затем гражданскую войну, бои с большевиками, плен у них после падения Крыма… Он испытал гибель почти всей своей семьи, ужасы отступления, трагедию Новороссийска… После падения Крыма он остался больной тифом на запасных путях Джанкойского узла, попал в плен… Узнал глумления, издевательства, побои, голод, переходы снежной степи в рваной одежде, кочевания из ЧЕКИ в ЧЕКУ… Там погибли его братья Михаил и Павел».[2]
Наверное, те, кто хорошо знает творчество Бунина, сразу узнали его мощные, яркие строки. Иван Алексеевич написал их в связи с кончиной поэта «Белой мечты» Ивана Савина. Первые — сразу после того, как 20 июля 1927 года в русской берлинской газете «Руль» появилась заметка: «В Гельсингфорсе скончался молодой поэт Иван Иванович Саволайнен… По происхождению покойный был финном, но вполне всей своей духовной личностью слился с русской культурой, не знал другого Отечества, кроме России, которой и отдал все свои силы и жизнь».
Вторая цитата Бунина, приведенная нами, увидела свет в парижской газете «Последние новости» в середине июля 1932 года, когда во многих русских эмигрантских школах и культурных центрах проходили вечера памяти Ивана Савина. Поэта, с поразительной силой сумевшего передать трагедию поколения русских мальчиков, раздавленных «красным колесом» революции и Гражданской войны. Бунин снова возвращался к образу Савина, ушедшего из жизни совсем молодым:
«И вот, еще раз вспоминал я его потрясающие слова, и холод жуткого восторга прошел по моей голове, и глаза замутились страшными и сладостными слезами:
Этот священный, великий день будет, будет и лик Белого воина, будет и Богом, и Россией сопричастен к лику святых, и среди тех образов, из коих этот лик складывается, образ Савина займет одно из самых высоких мест».[3]
Смерть Савина вызвала целый шквал статей в бесчисленных русских газетах и журналах, выходивших на русском языке за пределами России в двадцатые годы. Чего стоил один только отзыв Александра Амфитеатрова: «Какая «художественная» поэзия не примолкнет в смущении и испуге, заслышав рядом раздирающие душу стихотворные вопли Ивана Савина — надмогильные вопли брата над зверски расстрелянными братьями, над оскорбленными и униженными сестрами. Да во всей русской поэзии нет более страшных, острее впивающихся в сердце стихов».[4]
Но все-таки это были современники Савина, люди, которые сами испытали все изломы нашей страшной истории эпохи краха Российской империи. Казалось, что стихи его должны были кануть в небытие, однако этого не произошло. Публикации поэта беспрерывно появлялись на страницах русской эмигрантской периодики, как и статьи о нем. Вот что писала в 1957 году Ксения Васильевна Деникина в нью-йоркской газете «Новое русское слово»: «Какая странная судьба у русских поэтов, какой рок навис над ними. Самый «старый» из них — Пушкин — был убит в 38 лет, Лермонтов — 27, Надсона неумолимая болезнь унесла, когда ему еще не было 26, а Гумилев был расстрелян большевиками в 35 лет… Савин, однолеток Лермонтова, он скончался на 28-м году жизни… Жестокая судьба послала его в русскую жизнь в самые роковые годы лихолетья, в красную заваруху, которая снесла все устои нашей культуры: и надо сказать, что на его долю выпали все муки».[5]
Еще через несколько лет к ее голосу присоединился Иван Елагин, впоследствии единодушно «коронованный» первым поэтом второй волны эмиграции:
«Эти стихи — торопливый рассказ, полный жутких подробностей, от которых можно захлебнуться слезами и почувствовать приближение обморока. Ритм этих стихов — ритм походки выведенных на расстрел, шатающихся от слабости и от непривычного, после тюрьмы, свежего воздуха. Ритмическая неровность некоторых строк, их отрывистость придает стихотворению взволнованность свидетельского показания. Иван Савин свидетельствует о своем страшном и героическом времени, и его поэзия — поэзия высоких обид и высокого гнева.
Этот высокий гнев у Ивана Савина сочетался с высокой жертвенностью. Умереть за Россию, за ее честь — к этому призывала его поэзия».[6]
