Если смотреть на дорогу, не поворачивая головы, то вполне можно представить (вообразить, подумать), что справа на пассажирском сиденье сидит кто-то похожий на Джима Моррисона и поет:
Чтобы не выбиваться из образа, Анна даже заехала в «Макавто» и съела под кофе целых три чизбургера. Хотела еще взять ванильный коктейль, но решила, что это будет уж слишком.
Иммунитет и интуиция
Начмед[18] Надежда Даниловна приходила к Анне редко, большей частью звонила. И идти ей было далековато — из одного корпуса в другой, и времени начмедам вечно не хватает. Хлопотно отвечать за организацию лечебной работы в большой больнице, очень хлопотно. Тысяча четыреста коек, через которые за год «проходит» более сорока тысяч пациентов — это вам не кот начхал!
Приход Надежды Даниловны мог означать только одно — где-то, в каком-то из отделений, лежит не просто «непонятный» больной, которому никак не поставят правильный диагноз (тогда бы звонили или приходили бы с историей лечащие врачи, как вариант — заведующие отделениями), а Большой Человек, Чей-то Родственник или Махровый Скандалист. То есть больной, заслуживающий крайне бережного отношения и максимального внимания.
Анна предпочитала Чьих-то Родственников или Больших Человеков. Они при любом раскладе были приятнее и удобнее Махровых Скандалистов. Удобнее, потому что у большинства скандалистов не удавалось даже анамнеза собрать толком, потому что те не столько рассказывали о своих болячках, сколько предъявляли претензии. А толком не расспросив пациента, диагноза ему не поставишь. Лучше самого больного никто о его болезни рассказать не может, только надо уметь расспрашивать и слушать. Ну и понимать, что тебе говорят.
Понимать — это без преувеличения. У тощего бледного сорокалетнего автослесаря, рассказывавшего классическую, как по учебнику, клинику узелкового периартериита, и имевшему все симптомы этого заболевания, в четвертом терапевтическом отделении две недели усердно искали онкологию. Не находили, удивлялись и продолжали поиски. Резко похудел? Температурит? Кровь в моче? Вперед — ищите и обрящете! Искали втроем — лечащий врач, заведующий отделением и ассистент кафедры терапии. Искали до тех пор, пока Надежда Даниловна не возмутилась на пятиминутке. Заведующий четвертой терапией Дробышев начал оправдываться, в ходе возникшей дискуссии прозвучала кое-какая информация о больном. Анне этой информации хватило. «Об узелковом периартериите не думали, Вадим Денисович?», — спросила она Дробышева. В ответ услышала ироничное: «Спасибо, теперь непременно подумаю». Дело было в четверг, а в понедельник Надежда Даниловна пропела очередной дифирамб доценту Вишневской. При этом часть врачей в аудитории смотрела на Анну не восхищенно, а с неприязнью. Никак не могли забыть, как их тоже вот так «уедала» доцент Вишневская. Дробышев тоже паскуда, нет бы спасибо сказать, начал ерничать, сравнивая Анну с доктором Хаусом из одноименного американского сериала, который тоже иногда ставил диагнозы, не видя больного. Анна в долгу не осталась — громко, на весь зал, посоветовала Дробышеву вечерами вместо просмотра сериалов читать учебник по внутренним болезням. «Поищите в библиотеке Сметнева и Кукеса, — добавила она. — Учебник хоть и не новый, но написан простым доходчивым языком». Дробышев побагровел, набычился, но ничего не ответил, отвернулся. Здороваться с тех пор перестал, конечно. И ассистент Гуляева, которая была третьей, упустившей узелковый периартериит, тоже больше с Анной не здоровается. Значит, правду болтают, что у нее с Дробышевым роман, тщательно скрываемый от посторонних глаз. Два сапога — пара, иначе про них не скажешь.
— Я к вам, Анна Андреевна! — объявила с порога начмед. — Вы не очень заняты?
Ее вечное «я к вам» всякий раз удивляло Анну. Раз пришла в мой кабинет, то, значит, ко мне. Нужен был бы заведующий кафедрой — надо было идти к нему.
— Ну вы же не чайку попить пришли, Надежда Даниловна. — Анна отложила в сторону черновик статьи Маркузина, которую тот дал ей на вычитку. — Здесь поговорим или сразу пойдем в отделение? Куда мы сегодня?
— Во вторую нефрологию. — Надежда Даниловна села на стул, взяла со стола Анны свежий номер журнала «Иммунология» и начала им обмахиваться. — Запыхалась, пока шла.
Лишнего веса у Надежды Даниловны было не меньше сорока килограммов и к тому же она не умела ходить медленно.
Анна протянула гостье пустую пластиковую папку, обмахиваться которой было удобнее, чем толстоватым журналом, и предложила:
— Открыть окно?
— Нет, что вы! — испугалась Надежда Даниловна, меняя «веер». — Меня тогда сразу продует! Ох, в гроб сведет меня эта работа.
— Тяжелый случай?
— А вы как думали?! Мамаша начальника окружного управления! Сама она как человек ничего, не проблемная, а вот с диагнозом застопорилось. С понедельника лежит, четвертый день уже. Привезли по «Скорой» с жалобами на общее недомогание, температуру, боли в пояснице. В анамнезе обычный набор — атеросклероз, гипертония, тромбофлебит. Гломерулонефрит отрицает, хотя почки толком никогда не проверяла. Она вообще не из любителей лечиться, несмотря на наличие сына с большими возможностями. Съездила в Архангельск на могилу мужа, там простыла и пошло-поехало… Сын очень беспокоится.
— Это хорошо, когда дети переживают за родителей. Так и должно быть.
— Анна Андреевна, я же вам сказала, кем он работает!
— Так вам-то что, Надежда Даниловна? Наша больница, кажется, городского подчинения?
— Это сейчас городского. А завтра могут объединить со «Скорой» и передать в подчинение округу! Разве вы не знаете, как у нас любят кроить, да перекраивать? Или сын Кротовой в департамент перейдет. Так или иначе — придет день? и все вспомнят. Евгений Алексеевич мне так и сказал: «Не тяни резину — тащи к Кротовой Вишневскую».
С ближайшим окружением главный врач разговаривал запросто, по-свойски. Такая уж у него была привычка, поэтому Анна и не подумала обижаться на грубоватое «тащи». Но на кое-что намекнула полупрозрачно:
— Как прижмет — так к Вишневской, а когда все спокойно, то…
— Ах, не берите в голову, Анна Андреевна! — заколыхалась начмед. — Евгений Алексеевич зла не помнит!
— И добра тоже! — усмехнулась Анна. — Давайте, Надежда Даниловна, тащите меня к вашей
