Кротовой.
— Только у меня просьба. С учетом ее родственного анамнеза, не говорите ничего в палате. А то она три раза в день дает сыну полный отчет, кто у нее был, да что сказал. Чтобы ничего крамольного не прозвучало…
— Надежда Даниловна, оставьте, пожалуйста, ваш эзопов язык! Нас же никто не слышит. Скажите прямо — не критиковать действия лечащего врача!
— Ну… — замялась начмед.
— Вы же знаете, что я никогда не начинаю первой. Но если мне принародно рискнуть сказать, что я говорю чепуху, или, как выразилась Мазуркина, «несу пургу», то я так же принародно и отвечу.
Начмед отдышалась и в переходе из пятого корпуса, где располагалась кафедра иммунологии и аллергологии в третий, нефрологический, развила спринтерскую скорость.
— А что кафедра нефрологии? — спросила Анна.
В больнице базировалась кафедра нефрологии медицинской академии. Эта кафедра, как и Аннина, занималась последипломным образованием.
— Разводят руками, но нефрологическую патологию исключают!
Подобный подход злил Анну немерено. Ну совсем как в автосервисе — один вмятины выправляет, другой электрику чинит, третий по ходовой части мастак. Но здесь все-таки не с машинами дело имеем, а с людьми. Хороши коллеги с дружественно-враждебной кафедры! Исключили нефрологическую патологию и умыли руки. Узкие специалисты, мать-перемать!
Больная Кротова оказалась на редкость приятной пожилой дамой. В здравом уме, чистоплотна, сыном не хвасталась, претензий не предъявляла, мученицу безгрешную из себя не строила, говорила немного, строго по существу, позволив себе всего одно отклонение от темы:
— Муж мой покойный, к которому я ездила в Архангельск, — («Чудная фраза!», — восхитилась Анна) — был директором НИИ рыбного хозяйства и океанографии! Его сам Брежнев знал, Леонид Ильич.
Хотя какие там претензии, если лежишь одна в двухкоечной палате с телевизором и холодильником и все вокруг тебя бегают на цыпочках?
Лечащий врач попробовала было доложить анамнез сама, но Анна не дала этого сделать и сама расспросила больную. И не зря ведь старалась, выяснила, что с марта прошлого года, после перенесенного гриппа, Кротова стала очень бурно реагировать на переохлаждения. С температурой, слабостью, болями по всему телу. «Все тело болит» — это, конечно, преувеличение. Хотя бы потому, что ногти и волосы болеть не могут. Но, с другой стороны, болеть может в одном месте, а ощущаться по всему телу. Смотря где болит и как болит. Заведующая второй нефрологией Маргарита Владимировна Смирницкая постаралась на совесть — сделала все обследования, которые считала необходимыми, и проконсультировала непонятную больную у невропатолога, инфекциониста, ревматолога, эндокринолога и гинеколога. Имелся и совместный осмотр с заведующей кафедрой нефрологии Лейкиной. Потому была спокойна и к идее начмеда пригласить к Кротовой доцента Вишневскую отнеслась спокойно. Не верила, что Анна сможет чем-то помочь, но понимала, что утопающий и за соломинку схватится в отчаянии. А вот лечащая врач Стокинова, прозванная медсестрами «Доктором Стакановой» не за одно лишь созвучие фамилий, на Анну смотрела неприязненно. «Приперлась тут, ум свой показывать», — читалось в ее глазах. Стокинову можно было простить — ее задергали-замучили-затр…хали с этой Кротовой.
Когда Анна попросила Кротову лечь на спину и согнуть ноги в коленях, Стокинова фыркнула. Нечего, мол, устраивать показательное выступление по пальпации селезенки! Закончив пальпировать, Анна попросила Кротову, полежать в том же положении еще немного, встала и пригласила Смирницкую, стоявшую у нее за спиной, повторить исследование. Та без особой охоты начала пальпировать, но затем слегка изменилась в лице, зарозовела щеками и, поймав взгляд Анны, кивнула — да, увеличена.
Печень пальпируют все врачи, а вот о трудно доступной пальпации селезенке часто забывают. Отговариваются тем, что толком ее не прощупаешь (особенно у полных), а увеличение будет видно при ультразвуковом исследовании. Да, будет, если врач УЗИ посмотрит пациента вдумчиво, не торопясь. А то ведь нагрузка у «узистов» в стационарах огромная, иной раз просто нет времени на дотошность и скрупулезность.
— Так, значит, на переохлаждения стали плохо реагировать, Елизавета Митрофановна? — Анна снова села на стул, приставленный к койке.
— Да, как озябну, так и болею.
— А моча раньше не темнела?
— Да я-то на нее особо внимания не обращала, — Кротова виновато улыбнулась. — Сходила в туалет, да и все. Это когда доктор из поликлиники назначила мне анализы, вот тут-то я и заметила. А что, все-таки почки?
— Пока точно сказать не возьмусь, надо дообследоваться. Спасибо вам за терпение, мы пойдем. Отдыхайте, Елизавета Митрофановна.
— Это вам спасибо, что столько со мной возитесь. Наша медицина, чтобы там ни говорили, лучшая в мире, потому что у нас отношение другое, человечное.
«Был бы твой сын школьным учителем или водителем автобуса, ты бы так не рассуждала, — подумала Анна. — Особенно если бы поступила в „перегруз“ и пролежала бы дня три в терапии, в коридоре. Возле туалета и на сквозняке. Тогда бы выводы были диаметрально противоположными».
Совещаться решили не в ординаторской, а в кабинете заведующей отделением, чтобы меньше отвлекаться. Маргарита Владимировна уступила место за своим столом Надежде Даниловне, а сама села на диван рядом со Стокиновой. Анне на диване было неудобно, поэтому она села на стул напротив. Получилось совсем как на суде. Начмед в роли судьи, Анна — прокурор, нефрологи — адвокаты.
— Ну что скажете, Анна Андреевна? — открыла совещание Надежда Даниловна.
— Селезенку мы, конечно, упустили! — встряла Смирнитская. — Наш грех…
— Анна Андреевна нюхом чует, — вроде бы одобрительно, но в то же время с долей издевки, протянула Стокинова. — Иммунолог!
— Вы путаете иммунитет с интуицией, Тамара Николаевна! — парировала Анна. — Иммунитет, да будет вам известно, это невосприимчивость организма к различным инфекционным агентам, а также продуктам их жизнедеятельности, веществам и тканям, которые обладают чужеродными свойствами…
— Давайте по существу, — перебила Надежда Даниловна. — Есть какие-то мысли?
— Есть предварительный диагноз, который несложно будет подтвердить! — Анна выдержала небольшую паузу, но никто не рискнул сунуться с догадками и предположениями. — Болезнь холодовых агглютининов[19] никому не приходила в голову?
— Болезнь холодовых агглютининов? — удивилась Стокинова.
— Гемоглобин в моче, — Анна начала загибать пальцы на правой руке, — спленомегалия,[20] печень, кстати, тоже увеличена…
— Но немного, — уточнила Смирницкая.
— Но увеличена. Дальше мы имеем классический синдром Рейно,[21] и стенокардия у нее усилилась, что в общем-то укладывается в общую картину…
— Но откуда? — делано удивилась Стокинова.
«От верблюда!» — захотелось ответить Анне, но вместо этого она напомнила, что в прошлом году пациентка переболела гриппом, а вирусные инфекции могут стать пусковым фактором для данной болезни.
— Учитесь! — начмед погрозила нефрологам пальцем. — Учитесь у Анны Андреевны. Пришла, увидела, диагностировала! А вы почему не справились?
— Чем лучше обследован пациент, тем легче ставить диагноз! — заявила Смирнитская.
— Таким обследованиям, как ваши, Маргарита Владимировна, грош цена! — Анна улыбнулась, постаравшись, чтобы улыбка выглядела как можно более снисходительной. — Не по уму все делаете, а для галочки. Тут-то всего-ничего надо было — толком расспросить да осмотреть, как положено. Я, конечно, понимаю, что вы нефролог и почки для вас на первом месте, но у больных есть много других органов. Поэтому-то на лечебном факультете и изучают все болезни. Ах, простите, я забыла, что вы санфак заканчивали. Но вы же потом переучивались?
