отделения) врач Валюзина на месте, и разрешила своим временным подчиненным уходить домой. За пятьдесят минут раньше положенного. Пока переоденутся, будет как раз «время икс». Сама, подавая пример, унеслась домой первой. Впрочем, другие тоже не заставили себя ждать. У кого-то горели вечным иссушающим огнем внутренние трубы организма, у кого-то вечером было важное и весьма перспективное свидание, кому-то надо было в парикмахерскую.
Минут через пять после ухода врачей в отделение явилась дочь поступившей сегодня пациентки по фамилии Мохань. Принесла маме кое-какие вещички, минералку, любимое печенье и, заодно, решила пообщаться с врачами. Вполне закономерное желание.
Услышав, что лечащий врач уже ушел, дочь захотела пообщаться с заведующей отделением. Услышав, что та тоже ушла, поинтересовалась, где находится дежурный врач. Медсестры ответили, что дежурный врач сидит этажом выше. Дочь была не очень хорошо знакома с особенностями врачебных дежурств, как в отдельно взятых клиниках, так и в целом. В ее представлении в каждом отделении непременно должен был находиться врач. Хоть какой, но должен. Вдобавок дочь работала на одном из центральных каналов помощником выпускающего редактора новостной программы и умела сделать из любой мухи такого слона, что мама не горюй.
Запыхавшись от быстрой ходьбы, ворвалась она в кабинет Надежды Даниловны, только-только решившей побаловать себя чайком, и устроила шоу в жанре хоррор. Славы жаждут все или почти все, но слава славе рознь. Стать главной героиней специального репортажа, который покажут вечером всей стране — это очень заманчиво. Только вот уже послезавтра можно (и нужно) будет искать новое место работы. Что-нибудь попроще — не главным врачом и не замом, а, скажем, участковым терапевтом в поликлинике. Туда берут всех — сирых, убогих, отверженных, униженных, оскорбленных, разжалованных и снятых с высоких должностей. Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекой, а бегать с сумкой на плече по участку еще лучше, но Надежде Даниловне было хорошо на своем месте. Привыкла уже руководить — десятый год пошел.
Обошлось без специального репортажа, но в департамент скандальная особа все же нажаловалась. Департамент отреагировал буквально на следующий день (видимо, там тоже не хотели ненужной славы). Главный врач и заместитель по медицинской части получили «самое последнее предупреждение». Обиднее всего было то, что до сих пор никаких предупреждений они не получали, и вдруг на тебе — самое последнее.
Если бы врачей в третьей терапии было много, то главный врач скорее всего прибегнул бы к децимации,[32] столь сильно он был разгневан. Все четверо «дезертиров» получили по строгому выговору и неофициальное предупреждение «не ждать ничего хорошего». Дымкова, считавшая себя незаслуженно обиженной (а есть ли они вообще, заслуженно обиженные люди?), во время утренней конференции начала вопить (да, именно вопить) о том, что их вот, бесправных больничных врачей, «прессуют как хотят», а сотрудники кафедр работают в лучшем случае до часу дня и никто не обращает на это внимания. В качестве примера она привела доцента Вишневскую.
— В четверг позвонила в два часа на кафедру, хотела проконсультировать больного, так мне ответили, что Анна Андреевна давно уже ушла. Вот почему им можно, а нам нельзя?! Чем они лучше нас?!
«Чем они лучше нас?» и «Чем мы хуже их?» — это очень опасные фразы. Сказанные к месту и вовремя, они могут привести к самым ужасным последствиям, вплоть до революции. Послав мысленно Дымковой луч поноса, Анна встала и не выходя «на сцену» громко поинтересовалась Дымковой:
— С каких это пор, уважаемая Раиса Федоровна, в ваши должностные обязанности входит контроль за сотрудниками кафедр? Номер соответствующего приказа не подскажете?
— А мне для этого приказы не нужны! — осклабилась в глумливой улыбке Дымкова. — Справедливость приказов не требует!
Треть аудитории, наиболее радеющая за справедливость, согласно закивала и одобрительно посмотрела на Дымкову. Остальные две трети, в том числе и Надежда Даниловна, ждали продолжения. Надежда Даниловна могла бы (а по идее — и должна была бы) вмешаться, одернув Дымкову, но решила этого не делать. Скорее всего, таким образом она мстила Анне за недавнее выступление на КИЛИ.
— Я могла бы послать вас с вашими понятиями о справедливости по всем известным в России адресам, — Анна грубила намеренно, осознанно, зная, что так до Дымковой дойдет лучше, — но на первый раз воздержусь. А для того, чтобы закрыть эту тему, хочу напомнить, что по работе мне приходится выезжать на консультации, время от времени бывать на защитах и предзащитах, ездить в университет, посещать семинары, собрания и так далее. Поэтому меня часто нельзя найти на кафедре. Кроме того, я много работаю с информацией — пишу статьи, редактирую, рецензирую. Эта работа требует сосредоточенности, и заведующий нашей кафедрой не возражает против того, чтобы я делала ее дома, ведь с таким же успехом я могу на совершенно законных основаниях делать ее в университетской библиотеке. И обратите внимание, Раиса Федоровна, на то, что палат я не веду и в срочном порядке никого консультировать не обязана. Мои консультации — сугубо плановые, для экстренных случаев есть другие консультанты. Мы закрыли эту тему?
— Нет, не закрыли! — ответила Дымкова. — Я вот тоже могу из дома по телефону назначения делать и выписки дома могу писать! Но меня за преждевременный уход склоняют и наклоняют, а вам, значит, можно?
В таком духе можно дискутировать бесконечно. Демагоги, собственно, тем и неприятны, что разумный диалог с ними невозможен. Было немного странно, что Дымкова прицепилась именно к Анне, ведь конфликтов между ними раньше не было.
— Да, мне можно! — громко сказала Анна и села.
Противопоставлять себя коллективу не рекомендуется, но как можно не противопоставлять себя таким, как Дымкова?
— Вы считаете, что вам все можно! Вы нас, простых врачей, за людей не считаете, оскорбляете почем зря! Интересное дело…
Простые врачи…
Простые люди…
Простота хуже воровства…
Проще станешь — люди к тебе потянутся…
«И в мире нет людей бесслезней, надменнее и проще нас», — писала другая Анна — Ахматова.
Анна сидела и слушала. Уже и Надежда Даниловна цыкнула на Дымкову, а та все не унималась. Сидела и бухтела, обращаясь к своей соседке, врачу-эндокринологу Гоцалюк.
— Обидно, Кристина. Одним вершки — а другим корешки…
«Вот как приду в следующий раз на консультацию, так сразу же покажу тебе пирожки!», — мстительно подумала Анна.
Нервы расшатались изрядно, настолько, что Анна едва не разрыдалась на людях, что было для нее несвойственно. Она вообще редко когда «пробивалась на слезу», а тут разобрало, да так сильно… Еще бы — при каждом удобном случае тебе норовят «вспомнить все», и это уже входит в систему! Завтра любая дискуссия, любой спор будет начинаться с «вам не привыкать оскорблять и унижать». Однако, как удачно «попал в струю» подлый Дмитрий Григорьевич со своим поклепом! Наглядная иллюстрация на вечную тему Великого противостояния между сотрудниками кафедр и «простыми врачами». На самом деле никакого противостояния нет, тем более — великого, но многим, не обремененным избытком ума, кажется, что оно есть. Умные склонны искать объединяющие факторы, а дуракам свойственно противопоставляться. Каждому — свое. Кому надо, кому выгодно, кому приятно — тот подхватит и понесет.
Анна как могла прикрыла верхнюю часть лица ладонью (вариант позы мыслителя) и быстро-быстро поморгала глазами, сгоняя слезы. Одновременно прикусила изнутри нижнюю губу, совсем незаметно, но очень действенно, потому что губа сразу же перестала подрагивать, и сделала несколько глубоких вдохов. Помогло, но до срыва оставалось совсем чуть-чуть. Вот бы возрадовалась Дымкова, доведя до слез доцента Вишневскую! А завтра кто-нибудь, например та же Хотькова, сказала бы: «Вот вы нас, простых врачей, почем зря оскорбляете, а потом слезы крокодильи льете». Чем дальше в лес, тем толще бревна. Если вести себя неправильно, то ведь затравят, как пить дать затравят. Взрослые в этом отношении еще хуже детей — их хлебом не корми, только дай кого-нибудь погнобить. Разумеется, в рамках приличий, но ведь от этого не
