Визит незнакомой читательницы. Разговоры с людьми, уже давно интересующимися моей работой, происходят как будто бы в комнатах, которые я собственноручно оклеил обоями и увешал картинами. Довольно толковые суждения во время беседы — например, мысль об ответственности, что сковывает каждый наш шаг, но с появлением desinvolture[71] сразу же теряет силу. В противном случае и правда спотыкаешься о каждую соломинку.
Или мысль о пиршестве жизни, чьи блюда способны заметить и распробовать лишь очень немногие. Ведь существуют сорта клевера с глубокими чашечками, нектар из которых доступен только определенному виду пчел.
В целом мне начинает казаться, что женщины выигрывают в интеллекте, и даже более того, что его отношение к уровню мужского интеллекта изменяется. Это явление свойственно тем, кто включен в мир работы, и хотя в целом оно не может не внушать опасений, но в отдельных случаях его приятно наблюдать. В сущности, речь идет о распаде интеллекта; атомы приходят в движение, высвобожденная энергия расходуется.
Итог трудов скатертью выстилается по сельским угодьям. Сегодня, проезжая вдоль Гарца в ставку главного командования, я увидел стройную женщину в голубых брюках и алой косынке, стоящую у бурта на свекольном поле. Она помахала в мою сторону, и в этом жесте мне почудилось, будто в глубине морских вод под неимоверным давлением я издали увидел товарища, который указывал мне путь наверх, к свету. Так в демоническом пении бурь часто слышится зов отчизны, и устоять перед ним невозможно.
И вдруг я снова остро почувствовал всю волшебную силу Гарца. И даже линии холмов, протянувшихся вдоль отрогов гор, исполнены таинственности. В недрах покоятся старинные святыни и жертвенные очаги, охваченные поясом пограничных укреплений, а с того края, где начинается равнина, постепенно, подобно кристаллам, вырастают княжеские резиденции и высокие кафедральные соборы. Меж тем запасы этого рода нужно уметь охватить одним вневременным взглядом. Первозданная сила покоится в горных недрах как залежи золота. Когда возникает людское поселение, всем его постройкам словно передается некоторая толика потаенного блеска. Однако даже самый обширный круг городов, замков, соборов представляет собой лишь аллегорию изобилия и неистощимости самой земли. Так обтесываемые для строительства камни подобны небольшой горстке монет из богатого клада слитков; монета чеканится по требованию князей, но время переплавляет ее, возвращая в состояние бесформенного изобилия, в каком покоится богатство земли.
В долинах Гарца. Занимаюсь трассировкой проселочных дорог для моторизованных соединений: нынче они возвращаются из Польши. Проходя мимо одной из здешних лощин по пути из Хоэнгайсса в Ротехютте, я увидел, как от ручья взлетел сарыч, несший в когтях ужа. Эта картина в тихой лесной долине, несмотря на всю свою стремительную мимолетность, врезалась мне в сознание до мельчайших деталей. Застывший мир в миниатюре. Я даже смог разглядеть, как поблескивают серебристые края чешуек на темно-бронзовом теле змеи. В таких миниатюрах все — вода, воздух и земля — живет какой-то свежей и лишенной боли жизнью, совсем как в старые языческие времена; сказитель зрел их непосредственно, и взор его не был замутнен пеленой понятий.
Дальняя тренировочная прогулка верхом до учебного плаца в Хальберштадте, мимо Стеклянного Монаха, в состоянии отрешенности, которое резко контрастировало со строгим распорядком. Так, бурое поле с разостланной на нем соломой я видел будто во сне, словно выброшенный на берег из беспредельности. Зато зеленый луг с розовыми кустами, на которых пламенели плоды шиповника, придвинулся ко мне почти вплотную. Вещи являлись мне будто сквозь линзу, которая то фокусировала изображение, то снова размывала очертания.
Мы не полностью живем во внешнем мире и не полностью в своем теле — но в один прекрасный день части, какими мы обретаемся внутри и снаружи, суммируются.
Внезапное откомандирование в Хальберштадт. Когда поздно, валясь с ног от усталости, мы прибываем в какое-то незнакомое место, да вдобавок еще под дождем, то совершенно неспособны различать цвета предметов. Они кажутся нам серыми, даже безнадежными. В подобных случаях есть только одно лекарство — немедленно отправиться спать.
Зато по пробуждении нам открываются не только краски, но и формы, исполненные какой-то новой силы. Припоминаю, как однажды утром в узоре вытканных на гардине прямоугольников я узрел вдруг мне доселе неведомый этический смысл. Предметы тогда насыщены содержанием — они говорят, едва лишь их касается взор.
Неприятным же является пробуждение незадолго до того, как ты полностью отдохнул, примерно около двух часов ночи. Этот момент особенно неприятен; он похож на мертвую точку перед тем, как маятник снова качнется. Наполеон поэтому восхвалял «отвагу-двух-часов-утра». Этого часа также боялись в монастырях и скитах Фиваиды; в этот час уныние овладевало монахом особенно сильно. Сей род печали справедливо почитался грехом, ибо она открывала дорогу злым силам. Вот почему боятся меланхолии; она пристает к человеку, как липовый листок к телу Зигфрида. В точке высшей силы мы почти неуязвимы; даже пули будто бы особыми путями настигают нас. В Исландии матери перед битвой ощупывали тела воинов и чувствовали, где уязвимое место.
Вновь перемещение, на сей раз в Ботфельд к «73-м»[72], где я завтра встану в строй. А до тех пор я провожу время во дворе, в саду и в обществе Перпетуи. Деревья усыпаны красивыми и тяжелыми фруктами.
К вопросу об астрологии. В течение жизни мы постоянно сталкиваемся с Той, которая уводит нас от предначертанного пути и неотступно сопровождает нас, хотим мы того или нет. Прочие встречи, напротив, лишь вспыхивают, подобно кометам или метеорам; и на всем, что в дальнейшем дарует Эрос, чувствуется влияние Повелительницы. А потому верность, в сущности, тоже не зависит от нашей воли; на нас воздействует скорее сила тяжести, нежели добродетель. О том же говорит и пример разведенных супругов, которые снова и снова мысленно вращаются вокруг друг друга — и даже их ненависть словно стоит под знаком Той большой встречи.
На Фаренвальдской пустоши. Рысью через канавы, так что высокий острый камыш сечет по седлу. Свежесть великолепного утра, когда глаз схватывает брызжущие во все стороны капли влаги и видит их блеск в лучах холодного солнца.
Война похожа на Левиафана, только несколько чешуек или плавник которого видны на поверхности — субстанция слишком массивна для того, чтобы постичь ее взглядом, и потому нарастает ощущение нереальности. Люди замечают движение больших масс в непосредственной близости, не понимая их цели и направления; хотя они, возможно, и догадываются, что под оболочкой этих дней сокрыты иные вещи — зрелища нового и неизведанного свойства. Поэтому бывает и так, что они лишаются защиты, ибо не ведают, каким будет следующий ход судьбы.
Два или три раза в неделю я на велосипеде езжу из Ботфельда в Кирххорст. Меня поражает, что путь становится тем короче, чем чаще я его проделываю, — видимо, это происходит оттого, что ум членит его и разделяет на несколько коротких отрезков, благодаря чему создается впечатление, что целое
