жесткой, словно корка хлеба, которую они с погибшим Константином Исаичем разделили в обед.
Дождь почти унялся. Ясно просматривалась лысая сопка на фоне чернохвойной тайги дальнего отрога. Там буря лютовала вовсю, но в ските было тихо. Матвеич успел мельком глянуть в проём, когда сухощавый припряг его двигать лари. Спасатели строили оборонительный редут. Получилась сдвоенная цепочка, перекрывающая половину молельного зала.
Перед редутом смердели вскрытые трупы, позади, ближе к майору, воняло отхожее место. Матвеич притерпелся к атмосфере, хотя остальные морщились. В алтарном пристрое зловония оказалось меньше. Милиционер лежал тихонько, даже не стонал. Присев, врач потрогал запястье, поискал пульс на шее. Открыл саквояж Чаркина, фонендоскопом послушал сердце. Приподнял веко и констатировал смерть.
— Видать, пока несли, порастрясли беднягу. Болевой шок или кровопотеря, — высказал об этом майору, глядя тому в еще припухший глаз.
Это опять напомнило о «Чехове» — Чаркине, авторе синяка. Чтобы скрыть навернувшуюся слёзу, Матвеич направился в алтарный придел, отмахнувшись от прокурора:
— Что мне здесь делать? Я там полежу, пока вы воевать будете. Глядишь, мне верить начнете…
— Зачем наручники? Он прав насчет ойротов. Скорей всего, и в остальном тоже, — неожиданно заступился майор, и сухощавый присоединился к нему:
— Лучше дать ему ствол.
Однако поколебать подозрительность прокурора не удалось:
— Наручники, чтобы не убежал! Это приказ! Он сам признался, что зарубил топором начальника экспедиции и второго…
— Они зомби были, уже мертвые! — выкрикнул Матвеич.
Майор защелкнул браслет на правой руке, свободнее, чем в первый раз. Левую заламывать не стал, подвел к нарам, померял несколько жердей, выбрал подходящую по диаметру, закрыл второй браслет на ней. Матвеич попробовал сесть на пол. Рука на весу быстро заболела от острого края, врезавшегося в косточку запястья. Обхватил жердь двумя руками. Так было терпимо, но руки устали. Тогда он забрался на нары, лег плашмя, положив правую на жердь чуть впереди. Так и лежал, пока не заболели ребра. Все-таки нары из жердей — извращение! Дощатые надо делать. Или матрац давать. Сел, принял почти позу лотоса, закрыл глаза, чтобы не видеть этих поганцев, выживших вопреки справедливости. А такой человек, как Исаич, умеющий двумя словами сформулировать самые сложные действия — погиб! Спросить бы его, как надо колдовать, чтобы оживить убитого, да уже не спросишь…
70
Мысли текли ровно и безостановочно, увлекая одна другую, вторая третью, складываясь в запрос самому себе — как должно выглядеть колдовство? С точки зрения просвещенного человека, имеющего понятие о физике, химии и многих иных вещах, неведомых древнему, наивному предку? Кстати вспомнился друг, искренне уверовавший в свой литературный талант. Тот самый, писавший скучные многословные романы о мужественных космолетчиках. Как все неофиты, завел страничку в интернете, раскидывал писанину по сетевым конкурсам. Представители точных наук, входящие в жюри, с наслаждением долбили новичка за незнание физических реалий и законов. Заклеванный графоман огрызался, находя колоритный бред критиканов, несведущих в медицине и физиологии.
Утешая друга, Матвеич привык соотносить фантастические допущения с «разрешенной» естественнонаучной реальностью. Стать бы невидимкой, убежать отсюда! Со времен «Человека-невидимки» в памяти остались требования — свет либо поглощается, либо отражается. Вот фотоны долетают до него, потом разлетаются в разные стороны. Им предстоит проникнуть в роговицу, в хрусталик, шлепнуться на сетчатку, возбудить импульсы. А те — медленно поволокутся по нервным волокнам от глаз, смешаются в перекрестке, попадут в полушария. Будут сравниваться, оцениваться, и в самом конце выдадут сознанию сигнал — это человек, мужчина по внешнему виду.
— «Искать управу на физические частицы? Ну их к черту, эти фотоны! А вот помешать работе нервных волокон, и аналитической системе — очень даже можно! Это в легкую, ведь все знакомо. Путь от сетчатки, скажем. Что стоит перекрыть поступление сигналов в правое полушарие? Пустяк! Однако левое воспримет их и пошлет запрос в правое — эй, а вы там человека видите?
А мы сигнал затормозим. Тогда левое засомневается и замнется — как быть с неподтвержденными пустяками? И запросит подсознание: этот тип вроде бы есть в одном глазу, и вроде нет — в другом? Так что с ним делать, а? Подсознание спросит — двигается? Если нет, отложит задачу на потом — подвижное заведомо опаснее! И доклад сознанию пойдет без ссылки на ерунду. Вот и стал объект невидимкой.
Но, стоп! А если наблюдатель одноглазый? Тогда — помешать опознанию. Стать непохожим на человека. Ну да, это же принципы маскировки или мимикрии! Надо толкнуть подсознание «под руку» в тот момент, когда идет сравнение с образцами из памяти. Блин, так вот как сработал морок, выдавший ойротов за росомах! Арнольду и Лене подсунули готовый образ, ну, конечно! Не гориллу же им предъявлять, и не льва. Росомаха или рысь — в самый раз!»
Матвеича знобило. Возник зуд в ладонях — колдовское присутствие? Он растянулся на нарах плашмя и стал представлять, как сортирует сигналы чужого зрительного анализатора, отгораживая те, что пытаются пройти в правое полушарие. Вторая ладонь мешала запросам на идентификацию длинной тряпки, валяющейся на нарах у стены.
— «Да, я тряпка, ничем не примечательная, неподвижная, лежу себе на нарах, никого не интересую, никого не трогаю. Меня не надо видеть, меня не надо сравнивать, меня следует игнорировать», — рефреном гонял мысль Матвеич, представляя, как ребром ладони разграничивает сигналы, идущие от сетчатки правого глаза.
— Э, а Горлов где? — удивленно спросил москвич.
Прокурор оглянулся:
— Вот гад! Открыл наручники и уполз втихаря. Ну, выйти не сможет — выход у нас на прицеле. Сидит, небось, в задней комнате. Майор… Нет, оставайтесь, я сам проверю…
В этот момент через бойницы и в открытый проем входа влетели снаряды, в виде свертков, испускающих бело-желтый дым. Если поджечь старый, слежавшийся стог, или пласты соломы, остающиеся после уборки, тот дым — точно такой. Тяжелый, он стелется понизу, и вызывает слезы с кашлем. Зал начал заволакиваться мутью, несмотря на то, что эксперт с майором успели затоптать два примитивных дымогенератора. Оставшихся хватило. Движения растерянных защитников ускорили перемешивание воздуха, и вскоре муть скрыла их до пояса. Лари баррикады смотрелись вершинами гор из облаков.
Знакомым маршрутом прилетели новые гостинцы, ярко горящие белые свитки. Один упал рядом с Матвеичем, завонял знакомо. Береста! Нагретый воздух потащил муть вверх, выстраивая фонтаны. За берестой последовали очередные дымогенераторы. Задумка стала понятной — выкурить обороняющихся.
Дым поднялся до лица, потекли слезы, хотя кашель еще удавалось сдерживать мелкими вдохами- выдохами. Не думая о невидимости, Матвеич сполз на пол, улегся, насколько позволяла прикованная кисть, задрал ноги, нащупал пятками жердь и напрягся, выдавливая ее вверх. Длины ног хватило, а тренированные мышцы бедра (спасибо, спортзал!) справились с креплением. Скрипнув, жердь сдалась. Он потянул ее вниз, вывернул окончательно, и стал быстро протаскивать браслет к ближнему концу. Второпях вдохнул больше, чем хотел, зашелся в кашле. Пришлось остановить дыхание. Вот и конец, но там гвоздь! Матвеич согнул его, как сумел, начал сильно двигать браслет туда-сюда. Воздух кончился. Пришлось сделать еще вдох, заполненный горьким дымом. Голова закружилась, кашель стучался изнутри, слезы текли ручьем. Рывок! Браслет проскочил.
Матвеич быстро содрал куртку, затем рубашку, больно ударив себя по лицу свободным наручником. Плотная фланель впитала мочу, и сразу отсекла почти всю горечь дыма. Вот и пригодился чужой опыт! Для верности — вдвое сложить, и плотнее ко рту, не через нос. Врач брел к алтарному приделу на ощупь, левой рукой касаясь нар. Это проход, теперь до дальней стенки… Ага, вот ведро! Рубашка окунулась в воду и вернулась к лицу. Можно вдохнуть полностью и даже прислушаться. В молельном зале — кашель. Один
