обвод мог бы стать труднопреодолимой преградой, если бы укомплектовать его испытанными в боях и в избытке обеспеченными оружием войсками. Периметр его составлял около 25 миль, а заграждения давно были на месте. Железнодорожную систему Берлина превратили в смертельный капкан. В некоторых местах ширина выемок железнодорожных путей и полос отчуждения составляла от ста до двухсот ярдов, что было идеально для противотанковых рвов. Из укрепленных зданий, выходящих на пути, артиллеристы могли подбивать танки, запутавшиеся в траншеях. В других местах рельсы шли по высоким насыпям, представлявшим собой прекрасные защитные валы. Если же враг прорвет и эти укрепления, оставался третий, или внутренний, обвод, защищавший городской центр. Названный Цитаделью, этот последний рубеж лежал между рукавами канала Ландвер и рекой Шпре в центральном районе. Почти все главные правительственные здания сгрудились на этом оборонном островке. Последние защитники города должны были держать оборону в огромных сооружениях, связанных между собой баррикадами и стенами из бетонных блоков: в огромном министерстве авиации Геринга, в колоссальном военном штабе Бендлер-Блок, в пустой громаде имперской канцелярии, по которой гуляло одинокое эхо, и в рейхстаге.
Лучами, исходившими из Цитадели до внешнего обвода, огромный город был разрезан, как пирог, на восемь секторов; каждый сектор со своим командующим. Начиная с района Вейсензе на востоке сектора обозначались по часовой стрелке от «А» до «Н». Сам внутренний обвод назывался «Z». Для поддержки обводов обороны по городу были разбросаны зенитные башни: в Гумбольдтхайне, Фридрихсхайне и на территории Берлинского зоопарка.
«Крепости» Берлин не хватало многих жизненно важных звеньев, и самым решающим были людские ресурсы. Даже в идеальных условиях для обороны города, по мнению Реймана, потребовалось бы 200 000 прекрасно обученных и испытанных в сражениях солдат. Вместо этого для защиты 321 квадратной мили Берлина, площади, равной примерно восьми Нью-Йоркам, он располагал пестрой компанией от пятнадцатилетних членов гитлерюгенда до стариков старше семидесяти лет. У него были полицейские, инженерные части, расчеты зенитных батарей, но вся его пехота состояла из 60 000 необученных фольксштурмовцев. Сейчас эти усталые пожилые люди или копали траншеи, или медленно брели на позиции на подступах к Берлину. Именно им предстояло вынести на своих плечах главную тяжесть обороны города. Фольксштурм занимал низшую ступень в военном мире. Хотя в тяжелые времена фольксштурму предстояло сражаться бок о бок с вермахтом, его не считали составной частью армии. За фольксштурм, как и за гитлерюгенд, ответственность несли местные партийные функционеры; до начала сражения Рейман даже не мог командовать этими частями. Даже обеспечение фольксштурма было делом партии. У фольксштурмовцев не было ни собственного транспорта, ни полевых кухонь, ни коммуникаций. В целом треть войск Реймана не была вооружена. Назвать вооруженными остальных можно было лишь с большой натяжкой. «Их оружие, — вспоминал Рейман, — было произведено во всех странах, с которыми или против которых сражалась Германия: в Италии, России, Франции, Чехословакии, Бельгии, Голландии, Норвегии и Англии.
Найти боеприпасы к не менее чем пятнадцати различным типам винтовок и десяти видам пулеметов было практически безнадежным делом. Батальонам, вооруженным итальянскими винтовками, повезло больше, чем другим: каждому бойцу досталось максимум по двадцать патронов. К бельгийским ружьям, как обнаружилось, подошел один из типов чешских патронов, но бельгийские патроны не годились для чешских винтовок. Греческого оружия было мало, но почему-то оказалось очень много греческих патронов. Дефицит боеприпасов был столь острым, что даже нашли способ подогнать греческие патроны под итальянские винтовки. Однако подобные отчаянные импровизации вряд ли могли разрешить общую проблему. В первый день русского наступления средний боезапас каждого фольксштурмовца составлял примерно пять патронов на винтовку.
Объезжая восточные окраины, Рейман понимал, что русские просто перекатятся через немецкие позиции. Слишком многого и очень необходимого не хватало. Почти не было мин, а потому практически не было и столь важных для обороны минных полей. Достать колючую проволоку — самый древний и эффективный элемент обороны — было практически невозможно. Артиллерия Реймана состояла из нескольких мобильных зениток, нескольких врытых в землю по башни танков, прикрывавших своими пушками подступы к улицам, и массивных башенных зениток. Последние хотя и были очень мощными, однако стрельба при больших углах возвышения имела очень ограниченное применение. Их невозможно было перенацелить на землю для отражения пехотных и танковых атак.
Рейман знал, что его собственное положение безнадежно, и так же пессимистично относился к общей ситуации. Он не верил, что Одерский фронт удержат, не ожидал помощи от войск, отходящих к городу. Полковник Рефьёр обсуждал возможность получения подмоги с офицерами штаба генерала Буссе и получил четкий ответ. «Не ждите нас, — сказал начальник штаба Буссе полковник Артур Хольц. — 9-я армия стоит и будет стоять на Одере. Если понадобится, мы все погибнем там, но не отступим».
Рейман вспомнил о разговоре с начальником фольксштурма в одном из секторов. «Что вы будете делать, если вдруг увидите вдалеке русские танки? Как вы нам сообщите? Предположим, сюда направляются танки. Продемонстрируйте мне ваши действия».
К его изумлению, мужчина резко развернулся и побежал к деревне, расположенной сразу же за его позициями, а через несколько минут вернулся, запыхавшийся и удрученный. «Я не добрался до телефона, — застенчиво сказал он. — Я забыл, что почта с часу до двух закрыта на обед».
Возвращаясь в город, Рейман смотрел в окно машины невидящим взглядом. Он физически ощущал близость рокового конца. В грядущем мраке Берлин может исчезнуть навсегда.
Под массированным давлением врага фронт поддавался медленно, но неуклонно. Хейнрици весь день был на передовой; переезжал из штаба в штаб, посещал позиции, разговаривал с командирами. Он восхищался тем, как держатся солдаты Буссе перед подавляющими силами противника. Сперва 9-я армия три дня отражала предварительные атаки; сейчас уже более двадцати четырех часов она испытывала на себе полную мощь главного русского наступления. Войска Буссе сражались ожесточенно. Только в районе Зеловских высот они подбили более 150 танков и сбили 132 самолета. Но силы их иссякали.
Хейнрици возвращался в свой штаб в темноте, его продвижение замедляли толпы беженцев. Весь день он видел их повсюду — кто пешком с тюками на спине, кто с ручными тележками с последним скарбом, кто на подводах, запряженных лошадьми или быками. Во многих местах беженцы были для войск Хейнрици почти такой же огромной проблемой, как и русские. На командном посту собрались встревоженные штабные офицеры, чтобы узнать личные впечатления генерала. Хейнрици мрачно подвел итог увиденному: «Они недолго еще смогут продержаться. Все жутко устали. Но пока мы держимся. Шернер этого сделать не смог бы. Этот великий полководец не смог задержать Конева даже на один день».
Вскоре позвонил шеф ОКХ генерал Ганс Кребс. «Ну, у нас достаточно причин для чувства удовлетворенности», — заявил он Хейнрици. Хейнрици согласился: «Учитывая масштаб наступления, мы не намного отступили». Кребс предпочел бы более оптимистичный ответ, но Хейнрици сухо добавил: «Я научился никогда не хвалить день, пока не наступит вечер».
В темноте рядовой Вилли Фельдхайм покрепче сжал в руках свой громоздкий фаустпатрон. Он не знал точно, где находится, однако слышал, что эта линия стрелковых ячеек прикрывает три дороги в район Клостердорфа примерно в 18 милях от линии фронта. Еще совсем недавно, поджидая появления на дороге русских танков, Вилли думал, что участвует в великом приключении. Он представлял, как увидит первый танк и наконец-то впервые выстрелит из своего противотанкового оружия. Трем ротам, защищавшим перекрестки, приказали подпустить танки как можно ближе, и только потом стрелять. Инструктор сказал, что правильным будет расстояние в шестьдесят ярдов, и теперь Вилли размышлял, когда же появятся танки. Скорчившись в сыром окопе, Вилли думал о тех днях, когда он был горнистом.
Особенно ясно он помнил один яркий, солнечный день в 1943 году, когда Гитлер выступал с речью на Олимпийском стадионе, а Вилли вместе с тысячами горнистов приветствовал появление фюрера. Он никогда не забудет слов вождя, обращенных к собравшейся молодежи, к гитлерюгенду: «Вы — гарантия будущего…» И толпа завопила: «Fuhrer Befiehl! Fuhrer Befiehl!» Это был самый достопамятный день в жизни Вилли. В тот день он свято верил, что у рейха лучшая в мире армия, лучшее оружие, лучшие генералы, а самое главное — величайший в мире лидер.
Его воспоминания прервала неожиданная вспышка, осветившая ночное небо. Вилли всмотрелся в сторону фронта и снова услышал глухой рокот орудий, о котором на короткое время забыл, и почувствовал,
