многие другие женщины, постаралась выглядеть как можно непривлекательнее. Она спрятала под шапку длинные белокурые волосы, надела темные очки, испачкала лицо йодом, а на щеку наклеила большой пластырь. Ее не тронули, но многих других изнасиловали. «Девушек просто окружали и загоняли в квартиры наверху, — вспоминала она. — Мы всю ночь слышали их крики». Позже восьмидесятилетняя женщина сказала Маргарете, что двое солдат забили ей рот маслом, чтобы заглушить ее крики, а другие изнасиловали ее по очереди.
Доре Янсен и вдове ординарца ее мужа, которые вначале считали, что легко отделались, сейчас пришлось туго. В убежище вдову Инге жестоко изнасиловал солдат, заявивший, что его мать насильно вывезли в Берлин, после того как немецкие войска напали на Россию, и с тех пор он ее не видел. Дору не тронули; она сказала, что больна туберкулезом, и русский действительно здорово перепугался. Однако Инге изнасиловали во второй раз, и с такой жестокостью, что она не могла ходить. Дора выбежала на улицу, нашла мужчину, похожего на офицера, и рассказала, что случилось. Он холодно взглянул на Дору и произнес: «Немцы в России вели себя гораздо хуже. Это просто месть».
Семнадцатилетней Елене Майевски и девятнадцатилетней Вере Унгнад тоже довелось увидеть и светлую и темную стороны русского характера. В период грабежей и изнасилований в районе Тиргартена какой-то юный русский солдат спал у входа в подвал, охраняя их от своих соотечественников. На следующий день после его ухода семь или восемь красноармейцев вошли в дом и пригласили девушек на вечеринку, которую русские устраивали в соседнем доме. У девушек не было выбора, но в любом случае поначалу у них не было причин для страха. Правда, местом проведения вечеринки оказалась спальня, в которую набилось десятка три солдат, но и это вначале выглядело безопасным. Молодой белокурый офицер, ставивший на патефон английские пластинки, улыбнулся девушкам: «Присаживайтесь, угощайтесь». Елена села за стол, но Вере вдруг захотелось уйти; она поняла, что это вовсе не безобидная пирушка, и попыталась выйти. Один солдат не выпускал ее и ухмылялся, другой сказал: «Здесь тридцать солдат, так что тебе капут; со мной тебе не капут». Последние сомнения развеялись, но Вера согласилась выйти с одним солдатом: один лучше, чем тридцать, да и убежать от одного легче. Она знала все закоулки в окрестностях, и, если сумеет вырваться, ее никто не найдет, однако солдат не дал ей ни шанса. Он схватил ее за волосы и потащил, визжащую и царапающуюся, в пустую комнату. Вере все же удалось вырваться, и, скинув туфли на высоких каблуках, она босиком побежала по усеянным мусором и битым стеклом задним дворам к развалинам на Путлицштрассе. Затем она руками раскопала в земле яму, натянула на голову мятое ведро и решила остаться там, пока не умрет.
Оставшаяся в квартире Елена разрывалась между тревогой и чувством голода, разгоревшимся еще сильнее при виде черной икры, белого хлеба и шоколада. Русские ели мясо и пили водку стаканами, все больше пьянея. Наконец Елена увидела шанс на спасение. Она тихонько встала и вышла; к ее радости, никто ее не преследовал, но в соседней комнате свирепый на вид солдат с длинными усами схватил ее и затащил в маленькую прихожую. Там он набросился на нее и разорвал комбинезон. Елена потеряла сознание. Очнувшись много позже, она столкнула с себя пьяного, спящего мужчину и с трудом выползла из дома. Как и Вера, Елена спряталась: она нашла убежище в соседнем доме за большой кухонной плитой.
Юный Рудольф Решке, тот мальчик, который обезглавил куклу-Гитлера, сумел спасти от изнасилования свою мать. Русский, попытавшийся утащить фрау Решке, оказался вовлеченным в борьбу с Рудольфом и его сестрой Кристой. Чем сильнее солдат тянул женщину за руку, тем сильнее цеплялись за ее юбку Рудольф и Криста, крича сквозь слезы: «Мамочка! Мамочка!» Русский сдался.
Некоторые женщины боролись за свою честь так ожесточенно, что советские солдаты просто отправлялись искать более легкую добычу. Йоленту Кох заманил в пустой дом русский солдат, заставивший ее поверить, что там лежит раненый. В доме оказался еще один красноармеец. Он схватил ее и попытался бросить на кровать, но Йолента так сопротивлялась, что они даже рады были отпустить ее.
Одной из ее соседок, женщине по фамилии Шульц, так не повезло. Фрау Шульц изнасиловали под дулом пистолета на глазах ее беспомощного мужа и пятнадцатилетнего сына. Как только русские ушли, обезумевший муж застрелил жену, сына, а потом застрелился сам.
Мать-настоятельница Далемского дома слышала, что одну женщину, мать троих детей, выволокли из дома и насиловали всю ночь. Утром женщину отпустили, а вернувшись, она обнаружила, что ее мать и брат повесили всех троих ее детей-подростков и повесились сами. Фрау Шульц вскрыла себе вены и умерла. Монахини Далемского дома теперь трудились круглосуточно. Дом был полон беженцев и жертв разгула русских. Один из солдат, пытавшийся изнасиловать повариху, украинку Лену, так рассвирепел, когда вмешалась мать-настоятельница Кунегундес, что вытащил пистолет и выстрелил в нее. К счастью, он был так пьян, что промахнулся. Другие солдаты вошли в родильное отделение и, несмотря на сопротивление монахинь, насиловали беременных и только что родивших женщин. «Бедняжки кричали весь день и всю ночь», — вспоминала одна из монахинь. Мать-настоятельница Кунегундес знала, что в число жертв насилия попадали и семидесятилетние женщины, и маленькие девочки десяти — двенадцати лет. Она ничем не могла помочь, но она собрала вместе монахинь и других женщин, находившихся в здании, передала им слова отца Хаппиха и добавила от себя: «Есть еще кое-что, и это — помощь Господа нашего. Несмотря ни на что, Он поставил здесь святого Михаила. Не бойтесь». Другого утешения мать-настоятельница не могла им предложить.
В Вильмерсдорфе Карлу Вибергу и его шефу, Хеннингсу Иессен-Шмидту, удалось доказать русским, что они действительно шпионы союзников. Виберг как раз разговаривал перед своим домом с одним русским полковником, когда другой офицер попытался изнасиловать в подвале его невесту Инге. Услышав ее вопли, Виберг ворвался в дом; соседи крикнули, что мужчина втащил девушку в другую комнату и запер дверь. Виберг и русский полковник взломали дверь. Офицер был раздет, одежда Инге разорвана. Полковник схватил офицера и с криками «Американцы! Американцы!» вывел на улицу, безжалостно избивая пистолетом. Затем он поставил офицера у стены, чтобы расстрелять. Виберг бросился между ними, умоляя полковника спасти младшему офицеру жизнь. «Нельзя расстрелять человека просто так», — сказал он. В конце концов полковник смягчился, и офицера арестовали.
Пожалуй, самой злой шуткой судьбы за все это время грабежей и насилия оказалось изнасилование в деревне Прирос сразу за южной окраиной Берлина. Авангард войск Конева обошел деревню стороной, и некоторое время там было тихо. А когда появились русские солдаты, то они обнаружили двух женщин, живущих в деревянном упаковочном ящике. Эльзе Клопч и Хильдегард Радуш, «мужчина в доме», умирали от голода в ожидании этого момента. Всю свою жизнь Хильдегард посвятила воплощению в жизнь идей марксизма; появление русских означало осуществление ее мечты. Когда советские войска вошли в деревню, одним из первых их действий было жестокое изнасилование коммунистки Хильдегард Радуш.[63]
Русские стали совершенно необузданными. Пьяные и готовые в любой момент выхватить оружие красноармейцы разгромили склады международного Красного Креста в Бабельсберге близ Потсдама, где работали британские военнопленные, и уничтожили тысячи посылок с лекарствами и диетическими продуктами для больных солдат. «Они явились, — вспоминает капрал Джон Ахерн, — вошли в один из подвалов, увидели огромные груды посылок и просто расстреляли их из автоматов. Это было невероятно».
Рядом со складами находились здания киностудий. Александер Кораб, иностранный студент, видел, как сотни пьяных солдат вломились в костюмерную и вышли на улицы в «самых разных фантастических одеждах от испанских камзолов с белыми кружевными воротниками до наполеоновских мундиров и треуголок и юбок на кринолинах. Они начали танцевать на улицах под аккомпанемент аккордеонов и стрелять в воздух — а в это время еще бушевали бои». Тысячи красноармейцев никогда прежде не бывали в большом городе. Они выкручивали электрические лампочки и тщательно паковали их, чтобы отвезти домой. Им казалось, что лампочки могут светиться в любых условиях. Водопроводные краны выдирали из стен по той же причине. Многие понятия не имели, зачем нужны ванные комнаты; в унитазах иногда мыли и чистили картошку, но применения всему оснащению ванных комнат найти не могли. Поэтому тысячи ванн просто выбрасывали в окна. Поскольку солдаты не знали, для чего предназначены ванные комнаты, они повсюду оставляли экскременты и лужи мочи. Некоторые из русских пытались вести себя цивилизованно: Герд Бухвальд обнаружил «около дюжины стеклянных банок, которые его жена использовала для консервирования, заполненных мочой. Стеклянные крышки были аккуратно завинчены».
