случилось, ведущий старался вдохнуть новую жизнь во вчерашние новости, но удалось ему это, только когда дошло до прогноза погоды.
— На юго-востоке в начале дня будет ясно, без осадков, но установившаяся здесь область низкого давления позже принесет в Корнуолл дождь с порывистым ветром. Такая же погода быстро распространится на весь юг Англии и к вечеру достигнет Лондона, а также юго-востока страны.
Ему предстояла полуторачасовая поездка. В десять встреча с прессой, а до этого еще многое нужно было успеть сделать.
Появилась Хелен в ночной сорочке.
— Это я разбудил тебя?
— Едва ли. Хочешь яйцо всмятку или что-нибудь еще?
— Нет, спасибо. Между прочим, есть свежесваренный кофе.
— Когда я снова увижу тебя?
— Вероятно, в уик-энд.
— Не забудь, что Рут приедет.
Она вышла проводить его. Машин на шоссе оказалось немного, и доехал он быстро; в половине девятого уже был в штабе расследования, но Керси и Люси Лэйн опередили его. Первым делом Уайклифф сообщил им:
— По предварительному заключению Фрэнкса, Хильда не была беременна.
— Вы имеете в виду, что…
— Что утром в субботу врач сказал ей, что анализы дали отрицательный результат.
Его подчиненные переварили это известие не сразу.
— Почему же она сказала…
— Чего она добивалась?
— У меня только лишь предположения. Она могла пойти на это в силу странностей своего характера или чтобы свести с кем-то счеты. Не исключено также, что это был способ приобрести над кем-то власть, получить, так сказать, рычаг…
— Но власть не над Ральфом Мартином, я надеюсь?
— Мальчик слишком честен для этого. Ему уже мерещилась семейная жизнь с ней. На сей момент я хочу подчеркнуть главное — ни слова репортерам. О том, что она беременна, ни разу не упоминалось, так что теперь нет никакой необходимости выступать с опровержениями. Люси, тебе все же придется информировать об этом семью.
— Мне сказать им, что она врала сознательно?
— Да. На каком-то этапе им все равно придется переговорить с врачом. Впрочем, в любом случае они имеют право об этом знать. Так, какие еще вопросы?
Слово взял Керси:
— У старика Пенроуза нет описи имущества Генри Рула, хранившегося на ферме, но он согласился помочь таковую составить. Я перепоручил эту работу оценщику из Сент-Остелла. Он будет в Трегеллесе сегодня после обеда.
— Необходимо, чтобы там находился наш человек. Эта бумага нам нужна как официальный документ. Мне сегодня предстоит встреча с Иннесом, но прежде нужно справиться с прессой.
Брифинг для репортеров сложился непросто.
— Прежде всего, должен сообщить вам, что Агнес Рул, чье тело было обнаружено внутри бытового морозильника на ферме Трегеллес, умерла естественной смертью, и нет причин подозревать преступление.
— Тогда почему же ее труп спрятали в морозильник?
— В настоящий момент это нами выясняется. Когда следствие будет завершено, нами будут предприняты соответствующие меры, чтобы вас проинформировать.
Подобно политикам, он научился маскировать правду словесной шелухой.
— А что с девушкой? Уже есть данные вскрытия?
— Мы имеем только предварительное заключение.
— Это убийство на сексуальной почве?
— В деле нет никаких примет, которые обычно сопутствуют такого рода преступлениям.
— Ее задушили?
— Нет. По всей видимости, причиной смерти послужил удар по голове.
— Мотив известен?
— Если бы нам удалось установить мотив убийства, поймать преступника было бы куда легче.
Диалог с прессой продолжался примерно полчаса. Потом Уайклиффу удалось ускользнуть от дальнейших расспросов, и всего несколько минут спустя он уже ехал знакомым теперь маршрутом прочь от городка, вверх по склону холма, мимо ворот кемпинга и дальше — по дороге на Горран Хейвен. У поворота на проселок к Трегеллесу никаких указателей не было, и Уайклифф его едва не проскочил. Машина запрыгала на рытвинах и ухабах. Дом Мойлов выглядел заброшенным и полуразвалившимся. Отсюда уже было видно море — серебряная полоса в отдалении под ослепительно синим безоблачным небом.
Он припарковал машину перед бунгало Иннесов рядом с их «ситроеном». Как и прежде, входная дверь была распахнута настежь. Он постучал, но никто не отозвался. Показалась только изящная золотистого окраса охотничья собака, окинула его недовольным взглядом и удалилась. Уайклифф постучал еще раз и вскоре услышал звук колес инвалидного кресла Полли Иннес. Тут же она показалась из-за угла коридора, направляясь в его сторону. На ней была та же испачканная краской серая блуза, в которой он уже ее видел однажды.
— О, мистер Уайклифф!.. Куда это Тристан запропастился… Тристан! — выкрикнула она тоном капризным и раздраженным.
Ответа не последовало, но было слышно, как где-то в глубине дома в туалете спустили воду.
— Заходите, пожалуйста.
Хитрым маневром колеса своего кресла она ухитрилась открыть дверь в гостиную раньше, чем это смог сделать за нее Уайклифф.
— Присядьте пока… Тристан скоро придет. А меня прошу извинить — кое-какие дела в студии.
Уайклифф остался один в этой странной длинной комнате с мебелью темного дерева, немарких цветов драпировками «либерти» и многочисленными рядами книг в дорогих переплетах. Тут и там по небольшим нишам и полочкам сиял боками бело-голубой фарфор. Все сдержанно и неброско за исключением пестроватых индийских миниатюр на стенах.
Шаги в коридоре, и вошел Иннес. Он был до мрачности серьезен.
— Мы, конечно же, уже слышали печальные новости… Такая трагедия! Полли сама не своя.
Не успел он сесть, как в гостиную въехала в кресле его жена. Серый блузон она сменила на платье нефритового оттенка, которое только сильнее подчеркивало ее бледность. Уайклифф не мог не отметить про себя, что перед ним очень больная женщина.
Когда всякое движение в комнате прекратилось, Уайклифф сказал:
— Как мне доложили, в ночь со вторника на среду вы не видели и не слышали ничего необычного, это верно?
— Ничего.
— Простите меня за вопрос, но вы спите в одной спальне?
— Мы даже спим в одной постели, — сказал Иннес, и слова его прозвучали зло.
— Хорошо! — Из этого нельзя было заключить, что именно одобрил Уайклифф. — В таком случае пора перейти к делу.
Он открыл свой «дипломат» и достал карандашный набросок, найденный в комнате Хильды.
— Наверное, я должен пояснить, что вы сейчас выступаете в роли свидетеля и консультанта одновременно. Прежде всего, вы видели это раньше?
— Нет.
— Но мне казалось, что каждый историк искусств специализируется на своем периоде…
Иннес усмехнулся и перебил его:
— Вы совершенно правы. Мой конек — европейская живопись конца девятнадцатого века, и я не могу
