было дороговато, но машина мне понравилась.
Лёгкость, с которой я выложил деньги, практически не торгуясь, произвела на Рикки самое глубочайшее впечатление.
Из кабака мы поехали прямо к владельцу «витары». Посмотрели, договорились о цене, загрузились в машину, съездили за деньгами и завершили турне у нотариуса. Чтобы не возиться с получением номеров, продажу оформили по доверенности. Таким образом, к вечеру мы с друганом были опять на колёсах, а я чувствовал себя счастливым обладателем плейбойской машины. Блондинки с длинными ногами бросали в нашу сторону заинтересованные взгляды.
Впрочем, было не до блондинок, я ведь едва не встретился с Гошей Марковым, отчего сильно переживал, хотя и сохранял видимость спокойствия.
Я вернулся к Маринке, опустошённый событиями насыщенного дня.
— У нас новая машина, — мы спустились во двор, чтобы осмотреть приобретение.
— А где старая?
— Обменял на новую.
— Как обменял? — удивилась Маринка.
— «Гольф» отдал, взял «витару», — я помахал в воздухе доверенностью. — Всё просто, отдаёшь одно, берёшь другое.
— Разве так можно?!
— Вот документ.
Маринка ничего не поняла, но, похоже, поверила. Обошла «Судзуки-витару», осмотрела. Кокетливый джип с брезентовым верхом и пластмассовым задним стеклом ей не понравился.
— «Фольксваген» был лучше, — заявила она, когда мы поднялись домой.
— Это мещанские вкусы в тебе говорят, — ответствовал я. — Надо исправляться. Пляжный джип — мечта всех плейбоев и классных тёлок. Будем ездить на нём в Зеленогорск, на залив купаться. На нудистском пляже все упадут, когда увидят.
— Что, правда? — впечатлилась Маринка.
— А то!
— Лерка с ума сойдёт…
— Только её нам не хватало, — решительно пресёк я поползновение Маринки поделиться радостью с подругой. — Давай без Леры обойдёмся. Она всё-таки не твоего круга человек, дорогая.
— Почему? — обиделась Маринка.
— Потому что она непроходимая дура, — бесстрастно пояснил я, — и очень активно тянет тебя вниз, к себе и ей подобным пустышкам.
— А может и я такая же! — с вызовом заявила Маринка.
— Пока ещё нет, дорогая, — кротко заметил я. — Пока ещё нет.
Оставив Маринку кипеть праведным гневом на кухне, я прошёл в комнату и устало опустился в кресло под водопадом искусственной зелени. Мне было не до дебатов с любимой. Я измотался. Меня сегодня дважды чуть не убили. Хотелось просто посидеть в тишине и ни о чём не думать.
Я вытянул руку и всмотрелся в перстень. Плоский изумруд манил в свои чарующие глубины. Я приблизил его к глазам и погрузился в недра волшебного зеркала. Там было хорошо. Там было радостно. Мир, который казался мне враждебным, на самом деле был полон приятного света и восторга.
Когда я вынырнул, то заметил, что прибавилось сил. Я больше не чувствовал себя пустым сосудом. Скакать от переизбытка энергии ещё не хотелось, но настроение заметно улучшилось.
Вещи Вождя давали их обладателю дополнительные возможности. Не исключено, что они продлевали жизнь. В прихожей я достал из куртки кинжал ас-Сабаха. Серебряные ножны заметно посветлели, должно быть, обтёрлись на выступающих частях орнамента от постоянного ношения в кармане. С этим комплектом предметов мне лучше было не расставаться.
Я не удержался и вытащил кинжал. «Джихад» — извивалась гравировка на клинке. То было имя кинжала. Витая золотая нить огибала спиралью рукоятку. «Джамбия» — так, по словам Петровича, называлось оно на родине. У этого оружия были свои секреты, которые мне предстояло познать.
Услышав шорох за спиной, я обернулся.
— Это Лермонтов, — пояснил я Маринке.
— Это — Лермонтов? — презрительно переспросила она. — По-моему, это кривой нож.
— Что ты понимаешь в оружии, женщина! Эта джамбия — священная реликвия исмаилитов. У неё есть своё имя! За неё отдали жизни многие славные мужи. Сомневаюсь, что ты достойна даже смотреть на неё. Ступай на кухню и приготовь ужин, я проголодался!
Ошарашенная Маринка беспрекословно ускользнула на кухню. «Джихад» вернулся в ножны и перекочевал ко мне за пояс. Я прикрыл его одеждой, чтобы не вызывать глупых вопросов. Лучше, если кинжал всё время будет при мне. Как говаривал Чёрный Абдулла: «Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо, если его не окажется под рукой в нужное время.»
Я не успел уйти из прихожей. В спину меня настиг вечерний звон. Проклятое средство привязи, активированное во время покупки «витары», дало о себе знать. Прежде, чем звонильщик услышал пятый гудок, я обнаружился в эфире.
— Алло.
— Здравствуйте, Илья Игоревич, — голос де Мегиддельяра был грустен, но твёрд. — У меня есть к вам один разговор.
— Слушаю, — мне было всё равно, что скажет испанец. Наверное, опять предложит заключить сделку.
— В нашей… э-э… фирме свершились нечестивые дела.
Де Мегиддельяр надолго замолчал.
— Да-да, я слушаю, — начало заставило навострить уши.
— Хорхе Эррара вместе с тремя своими подчинёнными откололся от нас. Мне жаль, что так получилось с вами. Вы нанесли Эрраре оскорбление… э-э… я не смог его удержать. Между нами возник разлад… — признание давалось приору нелегко. — Эррара решил действовать самостоятельно. Я не могу заставить его подчиниться, потому что я не могу поставить об этом в известность Мадрид. Я сейчас не знаю, что делать, и поэтому решил обратиться к вам.
— И чем же я могу вам помочь? — с тёплым, искренним интересом спросил я, рассчитывая дружеским тоном вывести испанца на чистую воду, если он затеял подвох.
— Я хотел бы вас предупредить. Эррара стал опасен. Он не просто опасен сам по себе. Он вступил в переговоры с… э-э… сынами погибели, — наконец нашёлся де Мегиддельяр.
Прослушивания телефонных переговоров старый рыцарь опасался вполне обоснованно. Взрыв офиса мог привлечь внимание Большого Брата. Сейчас с телефонами, особенно с сотовыми, спецслужбы не церемонятся.
— Под «сынами погибели» мы понимаем нашего общего врага? — спросил я, переходя в комнату, подальше от маринкиных ушей.
— Да! Поэтому я не могу сообщить Ордену о
— Что именно «всё»? — я догадался, кто привёл хашишинов в кафе «Хорс-мажор».
— Хорхе Эррара может знать больше, чем обычный человек. Он может получать совершенно
