Я задумалась и не могла утверждать, что это не было бы очень плохо.
— Я не чувствую себя в настроении, ребята.
— Мы просто даем тебе выбор, Анита, — сказал Нечестивец.
— Ребята, вы говорили ему, что я кормилась на вас обоих?
Они снова обменялись взглядом.
— Что?
— Мы вошли в дверь, и он сказал: «Она кормилась на вас. Она кормилась на вас обоих.»
— Как он узнал? — Спросила я.
Они пожали плечами, и это было похоже на зеркальный жест.
— Он сказал, что чувствует твой запах на нашей коже.
— Он вампир, не оборотень.
— Послушай, — сказал Нечестивец, — не стреляй в посыльного. Но он ждет в твоей постели, и если ты откажешь ему, я не знаю, как он это воспримет.
Я прислонилась спиной к стене между двумя чужими дверями.
— Вы хотите сказать, он ревнует, что я кормилась на вас, ребята?
— Ревнует может быть слишком сильное слово, — сказал Нечестивец.
— Да, он ревновал, — произнес Истина.
Нечестивец нахмурился на брата.
— Ты не обязан все время оправдывать свое имя.
Истина снова пожал плечами.
— Так вот почему Жан-Клод поставил вас в ночную смену, а не Реквиема, — сказала я.
— Потому что он угрюмый ублюдок — сказал Истина.
Я кивнула.
— Да. — Я оттолкнулась от стены и посмотрела на часы.
— У нас час до рассвета. Дерьмо. — Я остановилась, потому что была впереди.
— Господа, я не знаю, в какой комнате мы остановились.
Нечестивец пошел впереди, а Истина замыкал, со мной в середине. Мы подошли к комнате. Нечестивец воспользовался маленькой карточкой-ключом, толкнул дверь, и придержал ее для меня.
Это была прекрасная комната. Большая, немного чересчур красная и сочная на мой вкус, но это был приятный сьют. Когда мы вернемся домой, у нас не будет ни одной жалобы насчет гостеприимства Макса в отношении номеров. Внешняя комната была настоящей гостиной со столом на четверых возле окна, выходившего на яркую Стрип. Рядом с дверью стоял гроб, но только один.
— Где вы спите?
— Наши гробы сегодня в другой комнате. У вас меньше чем час; наслаждайтесь.
— Они поставили мои чемоданы у закрытой двери, которая должна была вести в спальню, а затем ушли.
— Трусы. — Прошипела я.
Нечестивец просунул голову в дверь.
— Ему не нравятся парни, и нам тоже.
— Вы раньше не возражали против публики, — сказала я.
— Мы не возражаем, или я не возражаю, но Реквием возражает. Спокойной ночи. — Он закрыл дверь, после того, как забрал с собой табличку «не беспокоить». Я поняла, что Жан-Клод поручил Нечестивцу не только вампиров сегодня ночью, но и меня. Я думала, честно говоря, что Реквием был не единственным угрюмым ублюдком в комнате.
Но именно такого рода вещи опускали Реквиема для меня вниз по цепи питания. Он был как один из тех бой-френдов, с которыми чем больше пытаешься порвать, тем сильнее они держатся. Кроме того, после подобного, мне хотелось вернуться в свой собственный дом и забыть обо все остальном.
Я просто хотела немного поспать, перед тем как мне придется вернуться и снова идти охотиться на Витторио.
Дверь в спальню открылась, ровно настолько, чтобы показать линию его тела, одну руку, предплечье, россыпь длинных, густых, темных волос. В полутьме комнаты, с подсветкой, его волосы до талии выглядели очень черными. Трудно было сказать, где заканчивались черная одежда, которую он носил, и начинались волосы. Кожа, видневшаяся на груди, шее и лице, была бледной, как первый свет зари, красота холодная, как снег. Бородка клином и усы были черными, темнее, чем волосы. Они обрамляли его рот, как произведение искусства, так что притягивали взгляд.
Я позволила моим глазам подняться выше, потому что это был настоящий мой недостаток. Я воспринимала глазами. Симпатичная пара глаз на самом деле могла сделать со мной все, что угодно, и всегда делала. Глаза у него были зелено-голубые, как карибская морская вода на солнце, один из наиболее поразительных оттенков голубого, который я видела за исключением контактных линз, и он был естественным. Белль была помешана на голубоглазых мужчинах, и она попыталась заполучить его, как получила Ашера и Жан-Клода, так что у нее был бы темно-голубой, бледно-голубой, и зеленый голубой, который все еще относился к голубому. Реквием бежал с европейского континента, поэтому он не стал ее очередным владением.
Минуту назад я хотела сказать:
— Я весь день охотилась за серийным убийцей, дорогой, могу я взять отгул? — Теперь все, что я могла делать, — это смотреть на него, и знать, что мне ничего не остается, кроме как любоваться этим произведением искусства.
Я бросила сумку и пошла к нему. Я скользнула руками внутрь полуоткрытой одежды, чтобы ласкать совершенство этой гладкой кожи. Я поцеловала его грудь и была вознаграждена звуком его дыхания, вырвавшимся наружу.
— Ты сердилась на меня, когда только зашла в комнату.
Я смотрела на его шестифутовое тело, свои руки на его груди. На мне все еще было слишком много вооружения, чтобы упасть ему в объятия.
— Потом я увидела тебя, стоящим здесь, и поняла, что ты волновался всю ночь. Ты гадал, где я, и что происходит, а я не позвонила. Когда наступил бы рассвет, тебе оставалось бы только гадать, и ты все равно не знал бы, в безопасности ли я.
Он кивнул, молча.
— Я плохой муж, Реквием, каждый это знает.
Его руки нашли мои плечи, прослеживая линию моих предплечий, и тогда он произнес:
— … слова из сердца, горестные фразы, рожденные и зревшие в скорбях, и горче нет последнего страданья. Не помнит разум, знала ль я когда в превратностях судьбы просвет единый.
— Я не знаю этого стихотворения, но звучит оно гнетуще.
Он слегка улыбнулся.
— Это очень старое стихотворение; оригинал был англо-саксонским. Оно называется «Сетования Жены».
Я покачала головой.
— Я пытаюсь извиниться и не знаю, за что. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так, словно я сделала что-то неправильно, и я устала от этого.
Он опустил руки.
— Теперь я рассердил тебя.
Я кивнула, и пошла мимо него в спальню. Никто не был достаточно хорош, чтобы удовлетворить его потребности. Я просто не знала, как поступить. Я повернулась к нему спиной, пока снимала жилет, оружие, и все остальные дневные атрибуты. На моей стороне кровати образовалась целая куча. На этой стороне я обычно спала, когда в постели была только я и один мужчина. В последнее время, такое не часто случалось. Я ничего не имела против того, чтобы быть посередине, Бог свидетель, но в некоторые ночи был явный перебор, и это была одна из тех ночей, когда кто-то еще означал слишком много.
Я слышала, как халат упал на ковер, шелк имеет такой характерный звук. Я почувствовала, что он позади меня, почувствовала, как он коснулся меня.
— Не надо.
