мной, своим молодым помощником, он рассердился и «оборвал» меня. Я вовсе не думал о славе, а только старался улучшить результаты лечения. Расстроенный, я жаловался Вене Лирцману:
— Старик обозлился, что я проявил самостоятельность. Он ревнует и зажимает нашу с тобой инициативу, не хочет, чтобы мы расправляли крылья, — старческая зависть.
— Да, конечно, он стареет, но знаешь — он ведь и сам изобретатель, у него есть несколько патентов.
— Подумаешь, патенты! Если я захочу, я тоже могу получить патент.
— Не говори, а попробуй наделе.
— И попробую!
С тех пор я все больше задумывался — как можно еще улучшить результаты. А пока продолжал оперировать по своей модификации. Сделав четырнадцать операций, я написал статью, нарисовал схему модификации и принес Каплану. Я все еще был обижен за его нападку, но, чтобы больше не раздражать, поставил его фамилию первым автором, а свою — вторым (хотя он тех операций не делал). Это была как бы «авторская взятка». И он ее принял — статья была напечатана под двумя нашими именами, она вызвала интерес, доктора стали делать операции в моей модификации. Так, вопреки Каплану небольшую славу я всё-таки получил, и он сам разделил ее со мной.
Но теперь мое вдохновение в научной работе вышло на новую стадию: я все был недоволен результатами лечения тяжелых повреждений и решил сам изобрести
Работал я над ним втайне: я боялся, чтобы идею не украл доктор Константин Сиваш, заведующий научно-техническим отделом. Он уже пронюхал про мою работу, а я знал его нечистоплотность — были случаи.
Теперь надо было изготовить по эскизу металлический образец локтевого протеза. Где и как? Нечего было и думать, что мне сделают его официально на медицинском производстве. Если бы кто-нибудь и взялся, дело тянулось бы вечно. В работе над диссертацией надо искать производителя самому. У меня был пациент — инженер Виталий Исаев, начальник инструментального цеха завода «Авангард», недалеко от нашего института. Завод оборонный, секретный, там делали какие-то части для ракет, все в округе так его и называли — «ракетный». А где делали ракеты, могли быть любые металлы, какие подошли бы для моего сустава. С Исаевым у меня были дружеские отношения: я сделал ему операцию на сломанной ноге, он проникся ко мне симпатией. Я показал ему мой эскиз, он долго не понимал, как это можно заменить целый локтевой сустав. Я и сам не был в этом уверен, но мы перешли на обсуждение технических деталей конструкции. Это его область, он сразу включился.
— Можете изготовить для меня первую модель? — спросил я.
— Это, конечно, можно, только мне нужны настоящие чертежи, и надо включить в это дело еще кое- каких людей.
Он привел ко мне домой еще двух инженеров и двух рабочих. Принимать русских инженеров было куда проще, чем бельгийских. Я угостил их коньяком, который они пили стаканами, и мы стали обсуждать детали. Сделать протез они брались бесплатно, просили только спирт для рабочих, которые будут его вытачивать. Но за профессиональные чертежи надо было заплатить 150 рублей чертежникам. Это для меня довольно большие деньги, мы жили от зарплаты к зарплате. У Ирины были накоплены 160 рублей на покупку нового пальто. Я смущенно пошел к ней на кухню:
— Понимаешь, это очень интересное дело — создать протез локтевого сустава. Я так долго над этим думал и много трудился над эскизом. Кажется, протез вполне может работать. Но надо иметь первый образец и провести эксперименты. Тогда я получу патент и смогу делать операции на людях, это украсит мою диссертацию. Они берутся делать протез бесплатно, но надо заплатить 150 рублей за чертежи…
Ирина молча принесла мне свои деньги на пальто, я поцеловал ее и отдал их инженерам.
Ах, вдохновение, вдохновение изобретателя!.. Когда они ушли, я с прежним вдохновением принялся объяснять Ирине, как это важно заменить сломанный локтевой сустав на целый внутренний протез… Впрочем, она тоже могла бы мне объяснить, как это важно — заменить изношенное старое пальто на совершенно новое.
Дела литературные
Многие любят постоянно жаловаться, что им ни на что не хватает времени.
Я этого никогда не понимал — я был постоянно занят очень многим сразу и успевал все. Кроме напряженной хирургической работы и докторской диссертации, я читал много научной, исторической и художественной литературы и не переставал писать стихи. На моем письменном столе одновременно лежали: эскизы изобретений, черновики научных статей, главы диссертации и начатые стихи. Литература увлекала меня не меньше, чем медицина. Но в печать я отдавал только стихи для детей, я не хотел попасть под идеологическое давление цензуры. Из печати вышли еще две книги моих стихов, иногда меня печатали в журналах. Я ходил на творческие вечера в Дом литераторов, завязывал все больше связей в литературном мире. Друзья часто спрашивали:
— Откуда ты берешь время на все?
— Это просто — если человек что-то очень хочет, он всегда найдет время и силы это сделать. Для меня писать — это как дышать, не писать я не могу.
Но детские стихи были только «видимой частью айсберга» моих литературных усилий, еще большая «подводная» часть была не напечатана. Писал я не только для детей, писал на злобу дня и писал для души. Вот одно из стихотворений того времени:
