— Если он нас вылечил после падения с шестнадцатикилометровой высоты, то вас — наверняка.
— Хорошо. Он у нас маячит. Я учту ваши ходатайства.
Я ждал их на улице, они вышли довольные:
— Мы его зажали с двух сторон со сверхзвуковой скоростью — надейся на успех.
К тому времени Майя рассказала мне:
— Знаешь, что мне ответил Петровский? — «Майя Михайловна, я не могу влиять на решение членов Ученого совета».
— Отговорка, конечно, он может влиять на любое решение, когда ему это надо.
Ладно, я решил просить помощи у Вишневского, знаменитого хирурга, академика, директора Института хирургии и генерал-полковника. Вишневский был близким другом моего отца с самой юности, а меня знал с детства. Отец позвонил ему:
— Шура, мой Володька хочет поговорить с тобой о своем деле, помоги ему.
— Конечно, Юлька, пусть приедет.
И я поехал:
— Александр Александрович, я подал на конкурс на кафедру. Можете вы мне помочь?
— На кафедру? Слушай, а я ведь помню, как ты родился. Да, бежит время, бежит… Завтра я буду в министерстве и поговорю о тебе с заместителем министра Чикиным. Знаешь, не люблю с бюрократами дело иметь, но никуда от них не денешься — приходится просить и кланяться. Я вот новый институт строю, так мне для этого нужно в ЦК и в министерствах разных каждую ничтожность обхаживать. Желаю тебе удачи. Станешь профессором, сам попадешь в большую зависимость от разного говна — чем выше, тем хуже пахнет. Но запомни: с волками жить — по-волчьи выть.
Он всегда давал мне ценные советы, с моих студенческих лет. И эти его слова я тоже всегда помнил. По его просьбе замминистра принял меня, но суховато:
— Без нашего утверждения ни один кандидат не будет проведен на должность, — сказал он официальным языком. Как это понять — то ли поддержка, то ли отговорка? У бюрократов свои установки и своя терминология. Прав Вишневский — противно иметь с ними дело. А куда деться, если все от них зависит? С волками жить — по-волчьи выть.
Уже прошло более трех месяцев и начался учебный год студентов, а вопрос о заведующем кафедрой все не решался. Каждую неделю я ждал решения. Для нас с Ириной это была большая нервотрепка. Многое в нашей будущей жизни зависело от того, получу я это место или нет. Если не получу — будет второй большой удар. Каждый раз я говорил ей:
— Завтра заседание ученого совета. Поеду узнать — может, поставят на голосование?
Но каждый раз я возвращался расстроенный — голосования не было, ничего не двигалось.
Последнюю поддержку я попросил у своего директора Волкова. К тому времени он взлетел еще выше, стал председателем Медицинского ученого совета министерства и членом коллегии Минздрава — начальником над всей наукой. И его прочили в министры.
— Мстислав Васильевич, никак Белоусов не решит вопрос о заведующем.
Волков был заинтересован иметь на этом месте своего человека. Для него я — самый подходящий кандидат: его прямой ученик со студенческих лет, преданный ему за то, что он взял меня в ЦИТО. Хотя он раньше сердился на меня за помощь внедрению метода Илизарова, но знал, что я буду исполнять его просьбы. Он всегда был занят, но сказал:
— Хорошо, я поеду к Белоусову и поговорю.
Я ехал на своей машине следом за ним, а потом ждал в коридоре. Секретарша доложила Белоусову — кто его визитер, но Волкову пришлось сидеть в приемной минут пятнадцать.
Такие большие люди ждать не любят, я волновался, что его это обозлит и он уедет. Он высидел, а когда уже выходил из кабинета, Белоусов услужливо провожал его до дверей.
Увидя меня, Волков сказал:
— Белоусов объяснял мне, что хочет взять вас, но должен для этого уговорить членов партийного комитета, которые не хотят брать беспартийного. Почему вы не вступите в партию? Это вам всегда будет мешать, — это он добавил с оттенком раздражения.
— Мстислав Васильевич, я подумаю, — чтобы отговориться. — Спасибо вам за помощь.
Пришлось ждать еще две недели. Как я потом узнал, Белоусову стоило труда уломать членов партийного комитета. Они не могли примириться с тем, что на заведование кафедрой будет взят беспартийный. В институте было пятьдесят две кафедры, пятьдесят заведующих были члены партии, только два — старый рентгенолог Шехтер и молодой дерматолог Мошкелейсон, оба евреи, — были беспартийные. Членам парткома дела не было до индивидуальных особенностей и способностей, им нужен был еще один послушный член партии. Хотя Белоусов вел себя в институте как маленький диктатор, но у него самого были недоброжелатели, которые хотели многое делать по-своему. Шла борьба протекционизма против партийности. Кто победит?
Отчаявшись дождаться результата, я в очередной раз поехал туда в день заседания ученого совета — а вдруг? Опять я уныло стоял в холле, ко мне подошли два моих сокурсника — профессор-психиатр Валентин Матвеев и проректор Капитон Лакин:
— Володя, поздравляем — партийный комитет утвердил твою кандидатуру! Считай, что тебя уже избрали на кафедру. Сейчас будет голосование членов ученого совета.
Я недоверчиво-обрадованно смотрел на них:
— А что, если ученый совет не изберет меня?
— Ты что?! Совет никогда не идет против решений парткома.
И действительно еще через час ожидания они вышли и сказали мне:
— Все — тебя выбрали единогласно, как рекомендовал партком.
Спасибо нашей родной Коммунистической партии!
Меня обуревала радость — все-таки я победил и добился того, о чем мечтал! Открывалась широкая дорога на всю оставшуюся жизнь — положение профессора даст мне возможность работать самостоятельно и жить обеспеченно. У меня давно было много творческих планов — теперь я сумею превратить их в реальность.
Первым делом я позвонил Ирине. Но ее не было дома — мы так давно ждали решения и я так много раз безрезультатно ездил узнавать новости, что она не сидела дома и не ждала моего звонка. Разочарованный, я позвонил теще, которая жила в соседнем доме:
— Передайте Ирине, что меня избрали заведующим кафедрой. Я скоро приеду домой.
Что могла сказать на это теща, зятем которой я был уже четырнадцать лет? Довольно неприятным и резким тоном она ответила:
— Я всегда говорила, что вы будете профессором.
Никогда я от нее этого не слышал, но был так рад новости, что форма се ответа не показалась мне ни обидной, ни грубой. Я только попросил, чтобы она не забыла передать новость Ирине, и позвонил родителям. Мама заплакала:
— Сыночек мой!.. Поздравляю. Сейчас позвоню папе на работу. Как он будет доволен!
За мной увязался ехать домой Алеша Георгадзе — выпить на радостях. Вообще-то мне хотелось побыть с Ириной вдвоем, вместе радоваться и говорить-говорить-говорить. Но Алеша старался мне помогать, а кроме того, его тоже выбрали доцентом, у него тоже была радость, а семьи не было — надо было поделить радость с ним. Мы приехали вместе. Ирина была дома и уже знала от тещи (все-таки передала!). Она прижалась ко мне:
— Поздравляю! Кончились твои муки ожидания.
— И я тебя поздравляю — жизнь наша общая, и победа общая.
Вечером пришли мои возбужденные родители, принесли шампанское, теща (все-таки улыбающаяся) с мужем и наши друзья Борис и Рита Шехватовы. Мы праздновали победу протекционизма над партийностью.
