объяснил ему риск. Но он настаивал:
— Она пробовала все — ничего не помогло. Одна надежда на ваш способ.
Магниты повлияли прекрасно — кости зажили, Валя родила здоровую девочку Марфу и вновь танцевала, тоже стала народной артисткой. Мне это показало, что магнитное поле положительно влияет не только на переломы, но укрепляет весь минеральный состав костной ткани. Но все это только эмпирические наблюдения. Для доказательств нужны были исследования.
Если на чем-то сильно концентрируешься, то вдруг возникают нужные обстоятельства. Друг моих ранних студенческих лет Боря Катковский, теперь подполковник в закрытом Институте космонавтики, рассказывал мне:
— У космонавтов после длительных полетов слабеют кости, особенно ноги. Генерал Андриян Николаев после трех недель в космосе не мог ходить. Как думаешь, почему?
— Наверное, у них «размягчается» минеральный состав костей, ведь в космосе нет магнитного поля. А наши организмы адаптированы к этому полю на Земле.
И тут мне пришла идея:
— Слушай, что если создать в космических кораблях искусственное магнитное поле? Это должно поддержать баланс минерального состава костей. Заинтересуй моей идеей руководство вашего богатого института. Тогда я смогу вести с вами научную работу.
Он обещал поговорить с ученым секретарем, тоже нашим однокурсником. И вот, хоть не сразу и не просто, мне удалось получить от них предварительную субсидию на десять тысяч рублей — на два года изучения влияния магнитного поля на костно-мышечную систему. Через два года я обязан представить первые данные в лабораторию Бориса Егорова, врача-космонавта. Если мои данные покажутся ценными, институт продолжит исследования на более солидную сумму. К этому времени я добился для кафедры места аспиранта, чтобы делать диссертацию по магнитному полю. Партком и Михайленко стали предлагать неизвестного мне коммуниста, но я предвидел научную значимость этой работы, спорил, уперся и взял выбранного мной кандидата — беспартийного Георгия Артемова.
Узнав, что мне дали субсидию, ассистенты сразу насторожились — деньги всегда вызывают повышенный интерес. Я устроил совещание, рассказал им план работы и предложил участвовать, каждому в определенной части плана. Пришлось заниматься бухгалтерией, я высчитал, что каждому можно платить 50 рублей в месяц, это не мало, учитывая, что и работы не так много. Как руководитель я буду получать 100 рублей. Все захотели работать, вернее — получать деньги. Мы совместно решили выделять на разные деловые расходы в общую кассу 15 процентов заработка, все проголосовали «за». Где деньги, там всегда возникают подозрения и трения, я не хотел сам их выдавать, и мы выбрали казначеем Косматова — вести строгий учет всех расходов и делать финансовый отчет каждые три месяца.
Вместе с Артемовым я закупил магниты и необходимое научное оборудование — измерители магнитного поля, фотоаппарат, договорился с Институтом физиотерапии на аренду вивария и животных. Основные деньги уходили на это и на плату служащим вивария, а также на гистологические и биохимические исследования. Артемов загорелся темой диссертации и с энтузиазмом проводил опыты на кроликах. Я приезжал в виварий после работы, был доволен тем, как у него двигались дела. Через год мы с ним опубликовали две первые статьи по магнитному полю. Но другие участники, мои ассистенты, с самого начала работали вяло, почти ничего не делали, задерживали план выполнения исследований. Мне приходилось строго заставлять их работать. Прав был Максим Горький: русский человек привык работать только из-под палки (статья в сборнике к 50-летию Сытина).
Косматов раз в три месяца выдавал всем плату, регистрировал все до рубля и собирал с каждого 15 процентов. И каждый раз до меня доходило, что ассистенты глухо ворчали:
— С нас деньги берут, а на что и кому — мы не знаем. Куда эти деньги уходят?
Они невзлюбили Артемова, и он жаловался, что они обвиняли его и меня в трате денег на самих себя. Это было поразительно — работать они почти не работали, Артемов все тянул на себе, и его же вместе со мной они подозревали в присвоении денег. Слыша это, я каждый раз на собраниях просил Косматова показывать всем точные данные расходов.
Однажды мой друг профессор Кузмичев, из Института Склифосовского, сказал мне:
— Твой доцент Бурлаков распространяет слух, что ты украл двадцать тысяч. Будь с ним осторожен.
— Какие двадцать тысяч?
— Из хоздоговорной программы.
Удивленный и разъяренный, на следующий день я накричал на Бурлакова:
— Какая у вас цель распространения клеветы, что я украл из гранта двадцать тысяч?
Бурлаков был человек без особых эмоций, довольно угрюмый. В то время он как раз вступал в партию, рекомендовал его Михайленко, и поэтому он все делал по его подсказке. На мои крики он угрюмо молчал.
Полтора года мы уже работали по гранту, потратили все деньги, и работа приближалась к концу. И вот в Центральной поликлинике МВД ко мне на прием пришел мой старый пациент, полковник Алексей Мусьяченко, из Отдела борьбы с хищением. У нас были хорошие отношения. Когда мы остались в кабинете вдвоем, он сказал мне по секрету:
— К нам поступило заявление от группы ваших ассистентов, пишут, что вы присвоили себе большую сумму. Написано необоснованно, сразу видно, что это ложь. Непонятно, чего они добиваются? Даже удивительно, ведь ученые же люди. Но вы им не говорите. Когда к нам поступают заявления на таких людей, как вы, мы сначала ведем секретный разбор. Если факты не подтверждаются, мы наказываем клеветников, чтобы неповадно было клеветать на честного ученого.
Это был обескураживающий удар! — ассистенты хотели всадить мне нож в спину.
Поездка в Югославию
Мы получили приглашение от наших друзей Ольги и Влатко Берковичей — приехать всей семьей в Югославию. Они бывали в Москве с выставками фармацевтической фирмы «Плива» из города Загреба, мы подружились, приглашали их к себе, водили по театрам, по музеям. Теперь они решили ответить на наше гостеприимство.
Сейчас Югославии уже нет на карте, а это была интересная страна — объединение балканских государств в одну федерацию под руководством маршала Тито. Формально она считалась социалистической, но благодаря особой политике Тито в ней было много элементов капитализма. Поэтому она находилась за советским железным занавесом и была закрыта для советских.
В московском OB И Ре мне раньше давали визы в другие страны демократического социализма, его начальник полковник Смирнов был моим пациентом по поликлинике МВД. Я показал приглашение, он вздохнул и развел руками:
— Извиняюсь, товарищ профессор, я не могу дать вам разрешения на выезд в Югославию по частному приглашению друзей, туда разрешается только по командировкам.
А мы так радовались, что сможем повидать хотя бы даже самую незначительную часть свободного мира! Я рассказал об этом другому пациенту, Ювеналию Полякову, из Министерства иностранных дел. Оказалось, что начальник всего ОВИРа генерал Вереин — его близкий друг. Он тут же ему позвонил, и Вереин обещал помочь. Но через две недели сказал мне по телефону:
— К сожалению, по частным приглашениям друзей в Югославию ехать нельзя. Я помог бы вам, если бы у меня было на это разрешение от министра внутренних дел.
От министра — это было выше моих возможностей. Но… видно, бог хотел, чтобы мы поехали. Ко мне на прием привезли секретаршу министра внутренних дел Щелокова, у нее на работе произошел вывих плеча. Я вправил вывих, вылечил ее и попросил:
— Устройте мне прием у вашего министра.
И вот я сидел в приемной министра на улице Огарева. Через три часа ожидания знакомый полковник, помощник министра, ввел меня в кабинет. Я слышал, что Николай Анисимович Щелоков был
