на обсуждение всех сторон этого дела? Или ты уже обдумал все сам?
— Я твердо решил, Дак. Не мое это амплуа, вот что!
— Что ж, должно быть, ты прав. Очень жаль. Думаю, нам остается лишь надеяться, что он оправится ко времени прибытия. — Дак поднялся. — Кстати, тебя хотела бы повидать Пенни, если, конечно, ты не собираешься ложиться в постель.
Я рассмеялся, но смех был невесел.
— «Кстати», значит? А вы случайно не нарушили очередность? Разве сейчас не очередь доктора Капека выкручивать мне руки?
— Он уступил свою очередь. Слишком занят с мистером Б. Однако он велел тебе передать кое-что.
— Что именно?
— Сказал, чтобы ты проваливал ко всем чертям. Конечно, он высказался куда красочнее, но смысл был именно таков.
— Вот как?! Тогда передайте ему, что я займу ему местечко у адского огня.
— Так Пенни может войти?
— О разумеется. Но лучше скажите ей заранее, что она зря потеряет время. Ответ все равно будет отрицательный.
Ну, в общем, решение я, конечно, изменил. Черт возьми, и почему это аргументы кажутся куда более убедительными, если их подкрепляет аромат «Страсти в джунглях»? Сказать, что Пенни прибегла к каким- нибудь бесчестным приемам, нельзя она даже ни единой слезинки не проронила, да и я себе ничего такого не позволил, однако вскоре обнаружилось, что я уже сдал кое-какие из своих позиций, а потом оказалось, что и отступать-то уже некуда.
Да что там говорить, от Пенни не отобьешься — она из тех женщин, что готовы спасать всех подряд, а ее искренность прямо-таки заразительна.
Усилия, которые мне пришлось приложить во время полета на Марс, чтобы войти в образ Бонфорта, ничто по сравнению с тем, что мне предстояло сделать во время полета в Новую Батавию. Основные черты характера моего героя уже были мной усвоены, но теперь мне предстояло узнать об этом человеке все, чтобы чувствовать себя Бонфортом в любой ситуации.
Хотя готовился я преимущественно к королевской аудиенции, но когда мы очутимся в Новой Батавии, я могу столкнуться с сотнями и даже тысячами людей.
Родж надеялся оградить меня от грозящих опасностей ссылками на необходимость уединения, в котором время от времени нуждается каждый крупный политик, когда ему предстоит большая работа. Но как там ни крути, мне все равно не избежать встреч — общественный деятель — это общественный деятель, и уж тут никуда не денешься.
То хождение по туго натянутому канату, которое мне предстояло, стало возможным лишь благодаря бонфортовскому фэрлиархиву, возможно самому лучшему из когда-либо существовавших.
Фэрли — политический менеджер в двадцатом веке, насколько я помню, состоявший при Эйзенхауэре. И метод, который он изобрел, чтобы облегчить политическим деятелям личные связи с другими людьми, был столь же революционен, как и создание немцами Генерального штаба для планирования военных операций. Я-то, разумеется, об этом методе ничего не знал, пока Пенни не показала мне архив Бонфорта.
Это было собрание досье, содержавших самые различные сведения о людях. Ведь искусство политика заключается именно в знании людей. В досье находилась информация о многих тысячах лиц, с которыми Бонфсрт встречался на протяжении своей долгой карьеры общественного деятеля. Досье представляли собрание фактов, известных Бонфорту о каждом из этих людей и полученных в результате встреч с ними. Там было все что угодно, как бы тривиальны не были сами по себе эти факты (именно наиболее тривиальные обстоятельства заносились в досье одними из первых): имена и шутливые прозвища жен, детей, домашних животных, хобби, любимые блюда и напитки, предрассудки, причуды. За этим следовали даты, места и содержание разговоров каждой встречи, которая была у Бонфорта с этим человеком.
Если была возможность, прилагались фото. Иногда в досье включалась информация из других источников, то есть основанная не на личных впечатлениях Бонфорта, а полученная другим путем. В некоторых случаях такая побочная информация включала в себя целые биографические очерки — иногда на несколько тысяч слов.
И Бонфорт, и Пенни всегда носили с собой минимагнитофоны, работавшие от теплоты их тел. Если Бонфорт был один, он при первом удобном случае — в автомобиле, в туалете — надиктовывал запись сам.
Если же с ним была Пенни, она записывала нужные сведения на своем диктофоне, замаскированном под наручные часы. Пенни, повидимому, сама не занималась перепечаткой и микрофильмированием материалов — это входило в обязанности двух девиц из штата Джимми Вашингтона, и дел у них было по горло.
Когда Пенни показала мне фэрли-архив, показала целиком — а он был весьма объемист, хотя на каждой катушке помещалось до десяти тысяч слов — и когда она сказала, что все это личные впечатления о знакомых мистера Бонфорта, я издал звук, которому трудно подобрать название — нечто между воплем и стоном.
— Господи помилуй, детка! Я же говорил, что эта работа не по мне! Разве найдется человек, который может это все запомнить?
— Конечно, нет.
— Но вы же только что сказали, что здесь все, что он помнит о своих знакомых!
— Не совсем так. Я сказала, что здесь все, что он хочет о них помнить. Поскольку это физически невозможно, он прибегает к записям. Не волнуйтесь. Вам ничего не придется запоминать. Я лишь хотела, чтобы вы знали, что подобный материал всегда к вашим услугам, В мои обязанности входит следить за тем, чтобы у него всегда находилось несколько минут на просмотр досье перед встречей с конкретным лицом. Если возникнет необходимость, я всегда готова помочь вам подобными справками.
На выбор я просмотрел одно из досье, которое Пенни тут же запустила в проектор. Помнится, это был некий мистер Сандерс из Претории в Южной Африке. У него был бульдог по кличке Снафлз-Биллибой, несколько ничем не примечательных отпрысков, и он любил разбавлять виски содовой и лимонным соком.
— Пенни, неужели вы хотите сказать, что Бонфорт притворялся, будто помнит такую ерунду? Мне это кажется не очень честным.
Вместо того, чтобы рассердиться на меня за поношение ее идола, Пенни с серьезным выражением лица кивнула.
— Я сначала тоже так думала. Но вы смотрите на это не под правильным углом зрения, Шеф. Вам приходилось когда-нибудь записывать номера телефонов своих друзей?
— Что? Ну да, разумеется.
— Разве это нечестно? Неужели лучше извиняться перед другом за то, что он так мало для вас значит, что вы не можете запомнить его телефон?
— Хмм… Ладно, сдаюсь. Вы, конечно, правы.
— Все это вещи, которые он хотел бы помнить, если бы обладал абсолютной памятью. Ну, а поскольку ее у него нет, то подобное досье ничуть не более бесчестно, чем запись на перекидном календаре, чтобы не забыть день рождения друга. Это и есть гигантский перекидной календарь, который охватывает все. Но суть не только в этом. Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с действительно очень важной персоной?
Я стал припоминать. Пенни, конечно, не имела в виду больших актеров, надо думать, об их существовании она даже не подозревала.
— Однажды я встречался с президентом Уорфилдом. Мне тогда было десять или одиннадцать.
— И вы помните какие-нибудь детали этой встречи?
— А как же! Он спросил: «И как это ты умудрился сломать себе руку, сынок?». Я ответил: «Упал с велосипеда, сэр». И тогда он воскликнул: «Со мной было то же самое, только я сломал ключицу».
— Как вы думаете, он вспомнил бы этот случай, будь он сейчас жив?
