– Добрый день, Олив, – крикнул он, увидев Джоанну, которая направлялась к задней двери, пряча лицо под капюшоном. – Можешь войти, тебя ждут.
Джоанна подняла руку в приветственном жесте, открыла дверь и исчезла внутри.
– Вот умница, – прошептал Грэм.
Закрыв за собой дверь, Джоанна обнаружила, что находится в длинном коридоре, который вел в переднюю часть дома. Справа, через арочный проем, виднелась залитая солнцем комната – очевидно, кухня, судя по сковородкам и прочей утвари, висевшей на крюках. У рабочего стола спиной к ней стояла, напевая вполголоса, пухленькая кухарка, с которой она разговаривала ранее.
Слева за распахнутой дубовой дверью высились бочонки с вином и элем и полки с припасами. В углу этой тесно заставленной кладовой Джоанна приметила то, что искала, – винтовую лестницу, предназначенную для слуг.
Она быстро поднялась наверх, молясь о том, чтобы не наткнуться на Рольфа Лефевра раньше, чем ей представится возможность уговорить его жену сделать заказ. Минуя второй этаж, она услышала мужские голоса, включая голос Лефевра, и перекрестилась: «Пожалуйста, Боже, не позволяй ему застать меня здесь».
Помедлив на лестничной площадке третьего этажа, Джоанна прислушалась, но из-за дубовой двери не доносилось ни звука. Сердце ее упало. Олив рассказала ей, что она найдет хозяйку дома в спальне, где та поправлялась от лихорадки. Если ее там нет, то ей придется вернуться домой ни с чем.
Она осторожно постучала в дверь.
– Этель? – донесся изнутри высокий женский голос. – Я думала, ты пошла на рынок.
Джоанна приоткрыла дверь. В большой комнате с плотно закрытыми ставнями было так сумрачно, что ей потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть у противоположной стены узкую кровать без балдахина, на которой полулежала женщина, опираясь на подушки. На ее лице, обращенном к Джоанне, застыло выражение замешательства.
– Это не Этель, мистрис, – сказала Джоанна, входя в комнату и притворяя за собой дверь. – Меня зовут Джоанна Чапмен, я живу в соседнем доме.
Она чувствовала себя неловко оттого, что без приглашения вторглась в личные покои этой женщины, и уже начала сожалеть о своем поступке. Не из-за страха быть пойманной на месте преступления, а потому, что нарушила уединение незнакомого человека. Скорее всего она не испытывала бы подобных ощущений, если бы застала хозяйку дома одетой, а не лежащей в постели в ночной рубашке.
Стены, обшитые темными панелями, были лишены каких-либо украшений, на голом деревянном полу не было даже тростниковых циновок, из мебели имелись только самые необходимые предметы. Над постелью мистрис Ады висело распятие, а на полке под ним лежала книга с крестом, вытисненным на кожаном переплете. На маленьком столике у кровати стояла почти пустая миска с чем-то похожим на бульон и кружка с водой. Если бы не размеры комнаты, она выглядела бы как монашеская келья.
– Это мне? – спросила Ада, указав на флакон из синего стекла в руке Джоанны, когда та приблизилась к постели.
– Да. Олив… попросила отнести это вам. – На самом деле Олив поразила просьба Джоанны одолжить ей накидку и предложение доставить лекарство мистрис Аде. Но когда Джоанна объяснила, в чем дело, девушка охотно согласилась, правда, при одном условии – проследить, чтобы больная приняла лекарство в ее присутствии, и принести назад флакон. «Они такие дорогие, – добавила она, – что мама пересчитывает их дважды в день».
Джоанна положила сумку на пол и села на стул, стоявший рядом с постелью, стараясь не смотреть на Аду Лефевр. Та была очень молода, намного моложе, чем думала Джоанна. А может, так казалось из-за ее ужасной худобы. В полумраке лицо выглядело белым как мел, резко контрастируя с иссиня-черными волосами, заплетенными в две аккуратные косы. У нее были огромные темно-карие глаза, окруженные тенями, такими глубокими, что они казались нарисованными.
Джоанна попыталась связать это бледное хрупкое создание с цветущей молодой женщиной, которую она видена прошлым петом работающей в саду за домом. Тогда она поразила Джоанну своей изящной красотой. Теперь она выглядела как больной ребенок.
Тяжелобольной.
– Если вы поможете мне встать, – сказала Ада слабым голосом, – я выпью лекарство. – Она говорила на французском Ее произношение и манера речи свидетельствовали о благородном происхождении и воспитании.
Просунув руку под плечи Ады, Джоанна помогла ей сесть и протянула флакон, но молодая женщина покачала головой.
– Я уроню его, если попытаюсь взять. Мои руки… они не слушаются меня.
Поддерживая Аду за плечи, Джоанна поднесла флакон к ее губам и подождала, пока она выпьет его содержимое маленькими глотками, как будто ей было трудно глотать. Когда флакон опустел, Джоанна помогла ей опуститься на гору подушек.
– Вот и славно, – сказала Джоанна, переходя на классический французский, которому ее научил священник, приставленный к ней отцом. – Теперь вам будет лучше.
Ада апатично покачала головой:
– После этого снадобья я чувствую себя хуже.
– Хуже?
– Да, некоторое время. Мне становится холодно, рот и горло немеют, а иногда у меня случаются носовые кровотечения Мастер Олдфриц говорит, что это лекарство делает свое дело.
– Мастер Олдфриц, костоправ?
– Да, мой муж послал за ним, когда я впервые почувствовала себя плохо. Он по-прежнему приходит время от времени. Иногда приводит с собой своего зятя.
