– Если братья все не испортят, – сказал Грэм. – И если они сумеют удержать ее, после того как найдут.
– Уверена, они сделают все, как надо.
– А я нет. Черт бы побрал мою ногу! Не будь я беспомощным калекой, сам бы отправился ее разыскивать. Начнем с того, что я поймал бы ее, когда она убегала. Мне осточертело зависеть от других людей в вещах, которые я обязан делать сам.
– Брат Саймон так и сказал.
– Что он сказал?
– Что вы никогда не полагались на других, ни в чем. Он сказал, что если вы в чем-либо нуждались, то делали это сами, а если вам было скучно, вы находили способы развлечься. – Джоанна улыбнулась. – Он знал о той двери в стене и ваших ночных вылазках к лошадиному пруду.
Грэм недоверчиво уставился на нее:
– Мне следовало бы догадаться.
– Я рада, что ваше настроение улучшилось. Он улыбнулся, глядя на нее сонными глазами.
– Это ваша заслуга. Одного вашего присутствия достаточно, чтобы я почувствовал себя… – Его лицо посерьезнело. – Кажется, я захмелел.
– Может, попробуете заснуть?
– Нет. Вы должны рассказать мне, что он еще сказал.
– Брат Саймон? – Джоанна отвела глаза. – Он сказал, что вы были смышленым мальчиком, очень одаренным и что одно время вы собирались стать священником, но потом выбрали другой путь.
– Он выбрал меня. Что еще?
– Что вы предпочитали держаться особняком.
– Понятно… Он рассказал вам почему? Джоанна помедлила, колеблясь.
– Он сказал, что другие мальчики не знали, как к вам относиться, потому что вы находились там с младенческого возраста.
Глаза Грэма были прикованы к се лицу, светясь в полутьме.
– А он рассказал вам, как я оказался там?
– В общих чертах. Он… намекнул на обстоятельства вашего рождения. Как я поняла вы… – Она запнулась, боясь задеть его чувства.
– Незаконнорожденный. Незаконное дитя богатого мужчины.
– Да. Отец Саймон сказал, что ваш отец сделал щедрые вклад в казну обители в качестве платы за ваше воспитание.
– Двенадцать марок в год плюс стоимость кормилицы в течение первых двух лет.
– Двенадцать марок! А кто… Хотя нет, это не мое дело.
– Кто мой отец? – Манфрид запрыгнул на кровать и улегся, уткнувшись носом в руку Грэма. Тот нежно почесал его макушку. Манфрид зажмурился и замурлыкал от блаженства. – Не имею понятия.
– Разве брат Саймон не сказал вам?
– Нет, он поклялся хранить тайну, но было время – прежде чем мне стало все равно, – когда я умолял его сообщить мне, кто мой отец. Единственное, что он поведал, – это то, что я отпрыск весьма влиятельного человека и дамы благородного происхождения, с которой он не был обвенчан. Одним словом, я позор для всех заинтересованных сторон, о котором постарались забыть.
Джоанна поежилась, обхватив себя руками. Рука Грэма скользнула вдоль ее пояса, погладив бедро сквозь ткань платья.
– Вы дрожите. Вам холодно?
– Нет, просто грустно думать о никому не нужном ребенке.
Его взгляд стал жестким.
– Пожалуй, но для меня это послужило предостережением.
– В каком смысле?
– Я дал себе слово, что никогда не дам жизнь внебрачному ребенку. Каждое дитя заслуживает родителей, которые хотят его, и дом, который он может назвать своим.
«Как мужчина может спать с женщинами, – гадала Джоанна, – не опасаясь породить целый выводок нежеланных потомков?» Ответ пришел вместе с отрывком подслушанного разговора: «Я хотел, чтобы она обслужила меня на французский манер». Судя по тем вещам, что проделывал с ней Прюит, существовали способы удовлетворить мужчину, не рискуя забеременеть, и не приходилось сомневаться, что голубоглазый красавец сержант был отлично знаком со всеми наиболее греховными вариациями занятий любовью.
Какой-то бесенок подбил Джоанну сказать:
– Стань вы монахом, как желал того брат Саймон, проблема незаконнорожденных детей отпала бы сама собой.
Грэм удостоил ее кислого взгляда.
– Это не то решение, которое устроило бы меня. К четырнадцати годам я понял, что не способен
