было что-то обезоруживающее. Арон Бьярке замолчал и дружелюбно смотрел на Кнутаса, ожидая следующего вопроса.
— Вам доводилось общаться с ней лично, вне лекций?
— Наедине ни разу, но мы несколько раз собирались всей группой, ужинали дома ещё у одного преподавателя, ходили в бар, играли в кубб[3] в парке Альмедален. Но тогда мы были вместе со всеми.
— Вы были в Варфсхольме в субботу вечером?
— Нет, и я почти не виделся со студентами с тех пор, как они уехали из Висбю на раскопки во Фрёйель.
— Где вы находились в субботу вечером?
Вопрос удивил Арона, и он мягко спросил:
— Вы меня подозреваете?
— Нет, что вы. Это обычный вопрос, мы его всем задаём, — пояснил комиссар, — Так что вы делали?
— Ничего особенного. Смотрел телевизор дома.
— Вы были один?
— Да.
— И вы живёте один?
— Да.
— У вас есть дети?
— Нет, во всяком случае пока.
— Вы никуда не выходили из дому?
— Нет, я засиделся допоздна и лёг где-то около полуночи. Обычное дело.
— Вы не замечали, Мартина встречалась с кем-то из студентов или, может быть, с преподавателем?
Вопрос, казалось, озадачил Арона.
— Ну, вы знаете, о таких вещах судить нелегко. Примерещится одно, а потом вдруг окажется другое. Так что я бы не стал тут ничего говорить, — заявил он в итоге с серьёзной миной.
— Что конкретно вы хотите сказать? — поинтересовалась Карин, сидевшая поодаль.
— Мартина была девушкой видной и любила покрасоваться перед мужчинами. Это бросалось в глаза, а они по ней с ума сходили.
— Кто-нибудь из них проявлял к ней особый интерес?
— Не могу сказать с уверенностью, — протянул он. — В общем, был один человек, который уделял ей больше внимания, чем следует, но я, конечно, тут могу и ошибиться.
— Кто это?
Арон Бьярке нервно заёрзал на стуле:
— Мне неудобно говорить, поскольку речь ещё об одном преподавателе. И если уж быть до конца откровенным, то я имею в виду руководителя практикума Стаффана Мельгрена.
— Вот как?
— Вам следует знать: он не раз заводил интрижки с симпатичными студентками. Ужасно так говорить, но он просто не умеет держать себя в руках. В общем, это не первый случай, вот и всё, что я имел в виду. — Арон Бьярке наклонился к комиссару и, понизив голос, продолжил: — Стаффан Мельгрен — самый настоящий бабник. Об этом все знают. Он, наверное, был верен жене не дольше недели после свадьбы. А поскольку он не прочь полакомиться, — тут Бьярке поднял ладони в воздух и изобразил кавычки, —
Арон явно не скупился на слова. Его откровенность удивила обоих полицейских. Кнутас заметно приободрился:
— Вы хотите сказать, что у Мельгрена и раньше были отношения с его студентками?
— Конечно. Более того, это само собой разумеется. Если Стаффан ведёт какой-нибудь курс, то вряд ли дело обойдётся без интрижки как минимум с одной из слушательниц.
— И как давно он начал вести себя подобным образом?
— Да уж лет десять, не меньше.
— А жена Мельгрена знает о его похождениях?
— Не думаю, она такого не потерпит.
— Я так понимаю, вы довольно хорошо знаете Мельгрена?
— Мы больше пятнадцати лет работаем вместе.
— Как же ему удаётся хранить измены в тайне?
— У них с Сюзанной совершенно разный образ жизни. Она сидит с детьми, следит за домом и садом. А он всё время на работе. Вряд ли они проводят время вместе. Каждый сам по себе.
— На что конкретно вы обратили внимание, увидев, как Мельгрен общается с Мартиной?
— Я не возьмусь утверждать, что между ними были отношения. Мы ведь не так часто пересекались. Я читал лекции, а он занимался своими делами, но в самом начале, когда мы собрались в Висбю, у нас были вводные теоретические занятия для всей группы. А поскольку я уже имел счастье наблюдать Стаффана в действии, так сказать, то я сразу же замечаю, когда он начинает очередное ухаживание.
— И в чём это проявляется?
— Да всё как обычно. Он смотрит на заинтересовавшую его девушку долгим взглядом и молчит или постоянно шутит и смеётся с ней. Все эти старые приёмчики настолько примитивны, что просто смешно.
— То есть вы практически уверены, что у них была связь, верно?
— Я бы сформулировал таким образом: убили молодую девушку, и это всё очень серьёзно. Я, разумеется, не хочу указывать на кого-то пальцем, утверждая вещи, в которых сам толком не уверен, создавая ложное впечатление о человеке. Для этого нужно знать конкретные факты. Но я точно могу сказать: он пытался добиться от Мартины взаимности. Удалось ему это или нет, не знаю. Тут мне ничего не известно. После того как закончился вступительный теоретический курс и студенты уехали во Фрёйель, я Мартину больше не видел.
Полицейские позволили себе передохнуть за чашечкой кофе, прежде чем приступить к следующему допросу. После беседы с Ароном Бьярке оба почувствовали, что им необходим перерыв.
Двери в другие кабинеты то и дело открывались и снова захлопывались: допрос студентов и преподавателей шёл полным ходом.
— Теперь, после того что нам рассказал Бьярке, интересно будет послушать про результаты остальных, — поделилась мыслями Карин. Она ждала, пока кофейный автомат не наполнит стаканчики. — Как тебе показалось, он говорит правду?
— Сложно судить, он был весьма разговорчив, а меня это всегда наводит на подозрения.
— Неужели? А мне казалось, ты ценишь открытость, — улыбнулась Карин.
Допрос американца Марка Фезерса проводила Карин. Кнутас с его английским один бы не справился.
С первого же взгляда парень показался ей типичным американцем: коротко остриженные волосы, мешковатые шорты до колен и мятая, болтающаяся футболка, которая ему явно велика. На ногах у него были теннисные носки с голубой полоской и неизменные кроссовки. Он был рослым мускулистым малым и с такой брутальной внешностью больше походил на бейсболиста, чем на кого-то, кто будет терпеливо копаться в земле.
Парень казался крайне взволнованным:
— Я просто не могу поверить, что её больше нет. Это безумие какое-то! Что этот гад сотворил с ней? — Марк Фезерс говорил громко, при этом вид у него был весьма воинственный.
