Отделение уголовной полиции Северного Манхэттена находилось на шестом этаже ничем не примечательного кирпичного дома на углу 14-й улицы и Бродвея. В этом же здании располагался отдел, который занимался защитой детей от насилия, а также местный отдел социального обеспечения. Поэтому народу с утра до ночи толпилось много. Но сама дежурная часть была настоящим раем — большая, чистая и теплая. По периметру комнаты стояли столы, разделенные широким проходом. На полу — старенький, но безупречно чистый линолеум, на стенах — обычная звукопоглощающая плитка. Входившие полицейские часто задевали плечом доску объявлений, и на ней уже начали появляться пятна. Но эта потертая доска нравилась Франсискасу больше, чем фотографии на противоположной стене комнаты. Там в ряд висели портреты высших чинов Полицейского управления города Нью-Йорка. Лучшие из лучших. Комиссар полиции, его заместитель, начальник уголовной полиции. Когда-то и он мечтал, чтобы его фотография оказалась в этом ряду, но жизнь — штука сложная.
Подошел Мелендес.
— Машина уже была? — спросил Франсискас.
Каждое утро в восемь часов тюремный фургон забирал задержанных в штаб-квартиру нью-йоркской полиции, где их регистрировали и предъявляли обвинение.
— Полчаса назад. Твоего красавчика тоже отправили.
— Так и не заговорил?
— Ни слова. Ну и что будешь делать?
— Не знаю. Сейчас загляну к Вики. Может, она что-нибудь выкопает.
— Ты знаешь, как его зовут?
— К сожалению, нет, но есть у меня одна зацепка: заявитель кое-что рассказал.
— Кто? Мистер Уолл-стрит?
Франсискас кивнул.
— Удивительно, — сказал он, — что этот парень вообще добился такого успеха. Ты видел его татуировку? «Своих не сдаем». Как тебе? Если бы я себе такое наколол, меня тут же поперли бы из офицерской школы.
— Теперь не важно, у кого что в прошлом. Важно, на что ты способен сейчас. И как ты себя держишь с другими. Посмотри, как Билли использовал свой аттестат.
Билли, младший брат Мелендеса, работал трейдером иностранной валюты в компании, офис которой находился на восемьдесят пятом этаже во второй башне-близнеце. Из тех, кто находился выше восемьдесят четвертого этажа, не спасся никто.
— Упокой, Господи, его душу, Майк.
— Аминь, — ответил Майк Мелендес. — Кстати, тебя хотел видеть лейтенант. Он у себя в кабинете, если хочешь с ним встретиться.
— Куда ж я денусь?
Как члену правления профсоюза, Франсискасу постоянно задавали вопросы о медицинской страховке, пенсии и тому подобном. Лейтенант отслужил уже тридцать лет и настроился в ближайший месяц выйти на пенсию. Поэтому вот уже несколько недель он все занудствовал о том, какую пенсию ему предстоит получить.
Франсискас едва успел удобно устроиться в кресле, когда лейтенант Боб Макдермотт вышел из своего кабинета и помахал ему рукой:
— Джонни, на пару слов!
Франсискас поднялся:
— Все еще хотите взять страховку? Не делайте этого.
Макдермотт, насупившись, покачал головой, словно и не собирался говорить о личных проблемах.
— Есть пять минут? У меня к тебе разговор.
— Вообще-то я иду в информационный отдел. Надо проверить одну зацепку.
— Всего пять минут.
Макдермотт опустил руку на плечо Франсискасу и прошел с ним в кабинет. Учитывая добродушный характер лейтенанта, это могло быть и чем-то вроде ограбления под дулом пистолета. Закрыв дверь, Макдермотт уселся за письменный стол.
— У меня тут служебная записка от твоего доктора.
— Да, был я у него на прошлой неделе, — непринужденно заметил Франсискас, но внутренне весь напрягся.
— А мне ничего не сказал.
— Чего говорить-то? Все как всегда.
— А я вот вижу, что не как всегда.
Франсискас отмахнулся.
— Да ерунда все это, — произнес он, — ну есть небольшая закупорка. Ну выписали мне кучу таблеток. Ничего страшного.
— ЭКГ не врет. — Макдермотт в упор посмотрел на Франсискаса. — Джонни, ты знаешь, что у тебя был инфаркт?
— Да не было никакого инфаркта. Просто… — Франсискас старался держаться бодро, но у него получалось плохо. В сущности, лейтенант хороший человек, хотя, наверное, ему больше подошла бы работа в офисе, а не в полиции. — По правде говоря, я и сам не знаю, что это было, — наконец сказал он. — Трудный день… сам знаешь… одним словом — работа.
— Здесь сказано, что у тебя закупорено восемьдесят процентов основных артерий. Восемьдесят! Джонни, твое сердце — бомба, и таймер уже включен. Почему ты не собираешься делать операцию?
— Операцию? — На лице у Франсискаса появилась гримаса. — Пять лет назад я бросил курить. Десять лет не пью ничего крепче пива. Да все со мной будет в порядке!
— Ты на себя посмотри: серый, как привидение, — с искренним участием сказал Макдермотт.
— Это все зима проклятая. А ты, наверное, хочешь, чтобы я выглядел как актер Джордж Гамильтон? Кстати, у тебя тоже не самый классный вид. — Франсискас отвел взгляд: было противно наносить такой дешевый удар.
Макдермотт бросил на стол папку, которая определяла будущее детектива.
— Присядь.
Франсискас сел.
— Послушай, Боб, я все объяс…
— Джон, давай не будем.
Макдермотт покачался на стуле. Они обменялись взглядами. Франсискас пожал плечами, а лейтенант продолжал:
— Я смотрел твое личное дело: тридцать четыре года в полиции плюс три в армии. Такую выслугу можно назвать карьерой. Ты будешь следующий, кого отправят на пенсию.
— И что тогда? Ты и для меня нашел работу на внеипподромном тотализаторе?
— Я бы с радостью. И ты это знаешь.
— Не трудись. Мне противно заглядывать через плечо, проверяя, не вытащил ли человек из кассы лишнюю двадцатку.
— Слушай, давай вот что: сделай операцию. Подай прошение об отставке по состоянию здоровья. Выйдешь на пенсию на четыре пятых оклада с пожизненным содержанием. Налогом не облагается. Джонни, ты сам отлично знаешь правила: ни один полицейский не допускается к работе, когда здоровье ни к черту.
— Это уже не стент, о котором говорил док, — ответил Франсискас. — Это пилой прямо посередине. Ни одному полицейскому не вернуться обратно на работу после открытой операции на сердце.
— До официального увольнения у тебя восемнадцать месяцев. Чего ты добиваешься? — Макдермотт повернулся в кресле и указал большим пальцем в сторону окна. — Хочешь умереть там?
Несколько секунд оба сидели молча. Франсискас прислушивался к шуму в участке — к щелканью компьютерных клавиш, неожиданным взрывам хриплого смеха и свисту, постоянному открыванию и закрыванию дверей. Все это смешивалось с грохотом и жужжанием живой, нужной людям организации. Он
