тридцать воды, не более, оставалось над стержнями, но и тридцати было достаточно. Вода из бассейна больше не вытекала.
Дверь, через которую выбежала Эмма, открылась. Полковник Грейвз и старший инспектор Форд вошли в здание в сопровождении дюжины спецназовцев и директора станции. Джонатан успел насчитать по меньшей мере десяток наставленных на него автоматов и решил, что в данный момент, наверное, мудрее всего не двигаться с места.
Грейвз вгляделся в лицо Джонатана, увидел его кровоточащие ладони и полуразобранное взрывное устройство, зажатое между коленей. Тогда он протянул руку и помог Джонатану подняться:
— Мы все видели на мониторах в диспетчерском зале реакторного блока.
— Я думал, мне удастся ее отговорить, — произнес Джонатан.
Грейвз выслушал, но ничего не ответил.
Кейт Форд сделала шаг вперед, полуобняла Джонатана за плечи и повела к выходу.
— Давайте приведем вас в порядок, — сказала старший инспектор.
Внезапно Джонатан остановился.
— Где она? — спросил он.
Грейвз посмотрел на Форд, затем снова на Джонатана, и тот собрал волю в кулак в ожидании самого худшего. Но Грейвз лишь покачал головой:
— Пока мы ее не нашли. Но не беспокойтесь. Мы обыскиваем комплекс. Она не могла уйти далеко.
Джонатан кивнул. Ей удалось скрыться, и они все это знали. Он обернулся назад и посмотрел на зияющую дыру, проделанную взрывом в стальной стенке бассейна.
— Недостаточно низко, — прошептал он, обращаясь, в сущности, к самому себе. — Стержни не оголились.
— Что-что? — переспросил Грейвз. — Не разобрал, что вы сказали…
Но Джонатан так и не ответил. Он вдруг почувствовал, что слишком устал для объяснений.
— Пойдемте, — позвала Кейт. — Нужно успеть на самолет в Лондон.
— А у меня есть выбор? — спросил Джонатан.
— Нет, черт побери! — заявил Грейвз. — Если вы думаете, что за это вам все простится, то вы жестоко ошибаетесь.
76
Часом позже сэр Энтони Аллам, генеральный директор МИ-5, снял трубку и позвонил Фрэнку Коннору:
— Твоя девчонка только что объявилась.
— Где?
— В Нормандии, на АЭС под названием «Ла Рень». Она пыталась устроить там диверсию, чтобы парализовать всю французскую сеть атомных электростанций. Собственно, хотела взорвать эту «Ла Рень» к чертовой матери. Кстати, это ей чуть было не удалось.
— Вы ее задержали?
— Нет, — ответил Аллам. — Она скрылась.
— Дьявольщина! — разозлился Коннор.
— Во Франции полиция объявила ее в общенациональный розыск. Интерпол тоже подключился.
— Едва ли у них что-то получится. Она сущий призрак, эта девица. Им ее никогда не найти.
— Возможно, — согласился Аллам. — Однако нам точно известно, что она работала на Сергея Швеца из ФСБ. Оказывается, она русская, но ты-то наверняка об этом давно знал.
— Конечно знал. Ведь я сам завербовал ее восемь лет назад. Просто не верится, что ей захотелось опять вернуться к этим… — Коннор вздохнул. — Во всем виноват я один. Эх, зря мои парни так облажались тогда в Риме. Не люблю оставлять за собой мусор.
— Французская разведка задержала Швеца. По-видимому, он сам руководил этой операцией. Нам удалось вычислить в Париже его явочную квартиру и там накрыть. Однако этой новости не дадут ход, пока премьер-министр лично не переговорит с Кремлем.
— Если русские заберут его домой, я не дам за его жизнь и ломаного гроша.
— Но, как бы там ни было, — продолжил Аллам, — то, что вы натворили в Лондоне за последние несколько дней, не лезет ни в какие ворота.
— Эмма Рэнсом предала «Дивизию», — пробурчал Коннор, — и я просто исполнял свой долг. Извините, если при этом наступил кому-то на мозоль. Но вам больше незачем беспокоиться. Вечером я улетаю.
— Удачного путешествия! Дам знать, как обернутся дела во Франции. — Аллам помедлил, глядя на стенные часы. Он уже две минуты говорил по обычной линии и решил, что для прослушивания этого вполне достаточно. — Да, вот еще что, Фрэнк, у тебя есть какие-нибудь предположения относительно того, куда она могла подеваться?
— Кто ее знает… Я же сказал, она — сущий призрак.
Фрэнк Коннор отключил телефон. Связь оказалась не такой уж плохой, особенно если учесть, что находился он во многих километрах от ближайшей антенной мачты сотовой связи. Волна приподняла шхуну, и он, чтобы сохранить равновесие, покрепче ухватился за штурвал.
— Итак, — произнес он, подавая Эмме Рэнсом полотенце, — куда теперь?
— Пока не знаю, — ответила она, вытирая волосы. — Это зависит от того, что случится теперь, верно?
Коннор похлопал ее по спине:
— Верно, Лара. Так оно и есть.
— Меня зовут Эмма, — возразила она. — Эмма Рэнсом.
Коннор кивнул. Он знал, что лучше не спорить. Вполне естественно, когда после задания агент становится слишком чувствительным к мелочам, а ее миссия оказалась потруднее многих.
— Ты ведь не станешь с ним больше встречаться.
Эмма метнула в сторону Коннора быстрый взгляд и так же скоро его отвела:
— Нет, не стану.
— Он, верно, так никогда и не узнает.
— Понятное дело.
Коннор улыбнулся и завел речь о долге, о великой Америке и о цене, которую приходится платить людям их профессии. Его рассуждения могли показаться избитыми, затасканными, и он прежде повторял их уже сотни раз, но до сих пор верил в сказанное. В каждое слово.
Эмма Рэнсом покачала головой и стала смотреть на далекий берег:
— Эй, Фрэнк, лучше заткнись и крути свой штурвал.
77
Настал конец сентября. Холодный воздух, прорвавшись из-за полярного круга, накрыл Москву тяжелой облачностью и не давал температуре подниматься выше нуля. Люди надели теплые пальто, куртки, закутались в шерстяные шарфы. В парке Горького залили каток и открыли на две недели раньше обычного. Метеорологи предсказывали суровую и продолжительную зиму. Но в особенности сильный холод стоял в подвалах Лубянки, этой вековой гранитной цитадели, где содержались политзаключенные одной из самых
