«Я есть, даже если Второй Один не получился, — понял Один. — Мне не нужно бояться, что Меня нет, если он меня не слышит».
— Будь каким хочешь, — сказал он Второму Одину.
В этот момент Второй Один понял, что ему не нужен прутик. Он отбросил все, что было у него в руках. сосредоточился, вздохнул и создал Еще Одного.
Увидев это, Один понял, что Второй Один у него все—таки хорошо получился. А значит, он чего—то стоит даже в том случае, если Тот, Кто Выше него, стоит гораздо, гораздо, гораздо больше. Отменить его, Одного, все равно невозможно.
«Я буду всегда», — понял Один и простил Тому, Кто Выше, его величие.
7
Простив Того, Кто Выше, Один его увидел. Не увидеть Того, Кто Выше, было сложно: Тот, Кто Выше был везде.
— Привет, — сказал Один.
— Привет, — ответил Тот, Кто Выше.
— А я когда—нибудь стану таким, как ты? — спросил Один.
— Да ты уже стал, — засмеялся Тот, Кто Выше.
— Ну и ладно, — ответ ил Один, — это, в общем, неважно. Я у тебя тут пару мыслей хотел уточнить.
ОКО ЗА ОКО
!! — горячился Пындин и бил в себя кулаком. — Я в порядке, доктор, ну ей—богу, со мной все хорошо. Вы мне только дайте таблеток таких, чтоб от лени, а с остальным я справлюсь, честное слово! Меня лень губит, доктор! Я все могу, но мне лень!
— …ли? — Качал головой доктор. — Так уж только и лень?
— Да только, доктор, ну о чем вы! У меня даже насморка десять не бывало, я по способностям в школе первым был, у меня абсолютный слух и глаза голубые, если бы не лень, доктор… Я часами у компьютера
сижу и дурака валяю, я с утра с кровати встаю и ни хрена не делаю, я бумагу жру и на книгах сплю, я дебил, доктор, да?
— …ли? — отвечал доктор, — не в этом же дело, милый Пындин. Не в этом.
— А в чем? — горячился Пындин и бил в себя кулаком. — А в чем?!
— …ли, — тянул доктор. — Вы сами себя душите, Пындин, сами. Лень, говорите? Это не проблема Проблема в том, что вы свою лень не любите, вот что!
— А конечно же не люблю, — радовался Пындин. — За что же ее любить?
— …ря, — усмехался доктор, — он ря… Нехорошо это. Пока вы какую—то свою часть, свою черточку, существо в себе — не любите, не принимаете, гоните и топчите — никогда вы эту часть—черточку— существо по—настоящему не почувствуете. Пока не почувствуете, не полюбите. Оно вам просто не дастся, милый Пындин. Полюбите свою лень, полюбите — и она вам уступит. Она пройдет.
— А так просто пройти — слабо? — неудомевал Пындин.
— …ак просто — ей проходить незачем. Для нее, бедной (обратите внимание, Пындин, я ее жалею!), это единственный способ обратить на себя ваше внимание. Вы не хотите ее по—хорошему, так она заставит вас по—плохому. Полюбите лень, Пындин, и все будет хорошо. От увидите. О виданья.
Придя домой, Пындин поднял с немытого пола клочок бумаги и огрызок карандаша. Он по—турецки сел на пол, подложил на колени телефонный справочник и задумался. Полюбить, говоришь, бормотал Пындин и тяжело дышал. Как же мне тебя полюбить, если я тебя ненавижу? На листе бумаги под пындинским карандашом возник волосатый монстр с разинутой пастью, полной кривых зубов. Изо рта монстра капала слюна, узкие глаза были скошены к распухшему носу. Душечка какая, пробормотал Пындия и написал сверху: «Пындин. Моя лень».
Какое—то время он с отвращением смотрел на свою лень, потом нахмурился и почесал в затылке. Ну в принципе он, наверное, погорячился. Если честно. Может, ты и монстр, дорогая, но я тоже хорош, сообщил Пындин волосатому уроду и нашарил позади себя новый бумажный лист.
На этом листе он несколькими штрихами нарисовал вес того же монстра, но в платочке и фартучке. Все—таки женщина, отметил Пындин про себя, а женщине голяком неудобно, будь она хоть сто раз монстр. Лень в фартучке выглядела странновато, как Баба—Яга в рубрике «Домашний очаг», и засовестившийся Пындин округлыми движениями карандаша превратил в цветочек каждую каплю монстровой слюны. Это сразу перевело лень в разряд ведущей воскресной передачи «Вам, садоводы», и Пындин задумался. Он решительно засучил рукава, подсел к столу и пододвинул к себе стопку чистых листов бумаги.
Следующая лень была аккуратно причесана и носила стильный шарф. Вместо волос по всему телу Пындин разрешил лени иметь гладкую бархатистую шкурку, совсем чуть—чуть похожую на звериную, распухший нос слегка подправил и немного удлинил, а косые глаза заставил смотреть вперед. В таком виде лень выглядела довольно мило и почему—то напоминала Пындину маму. «Эх, маменька, и что же ты меня так давишь, сердечная?» — горестно спросил Пындин и кончиками пальцев погладил бумажный лист.
— Дак ведь и ты меня давишь, Коленька, — отозвалась матушка с рисунка. — Житья не даешь.
— Я? — возмутился Пындин, забывшись. — Да я только тобой и занимаюсь! Только тебе и подчиняюсь, Только из—за тебя и мучаюсь!
— То—то и оно, что мучаешься, — недовольно кивнула лень. — Ты мучаешься, а я через это пропадаю. Ну сам посуди, какая моя жизнь? Целыми днями ты меня ногами пинаешь, матом кроешь и об стены колотишь. Целыми днями я только и слышу, как тебе из—за меня плохо. И это жизнь?
— Да ну тебя! — разозлился Пындин и смял бумажный лист. Лень в виде маменьки ему не понравилась: она, как настоящая маменька, не уставала его пилить. Он немного подумал и на новом листе нарисовал серенькую лень на четырех лапках, с гибким носом и длинным хвостом. Поколебался и надел на шею лени бантик.
— Пи! — громко сказала лень, помахивая хвостиком. — Пи!
— Говорить не умеет… — догадался Пындин, и ему неожиданно стало стыдно. Вот сидит тут такое хвостатое, с бантиком, ни слова по—человечески сказать не может, а он его ногами пинает, можно сказать фигурально, конечно, ногами, но все равно нехорошо. Сколько уже вместе живут, а он ей даже ни разу чаю не предложил.
— Слушай, — нерешительно сказал Пындин, глядя в сторону, — хочешь чаю?
— Пи! — заявила лень и сморщила носик.
— Блин, — сообразил Пындин, — да на хрена тебе чай, тебе бы пожрать! Ты ж небось голодная, как я не знаю что!
— Пи… — застенчиво согласилась лень и потупилась.
Пындин кинулся к холодильнику и распахнул его настежь. В холодильнике жили пузырек с валидолом и бутылка минеральной воды. Больше в холодильнике никто не жил.
— Сейчас, сейчас, — забормотал Пындин, хватая пальто и не попадая в рукава, — сейчас, моя деточка.
Бакалея была в доме напротив, и Пындин обернулся за десять минут. Он торжествующе выложил на стол кусок желтого сыра и пухлый хлебный батон, пошарил в сумке и добавил к вынутому коробку конфет. Лень повела длинным хвостом, чихнула и потянулась к сыру. Пындин нарезал для нее сыр ломтиками, а сам стал кусать от батона и смотреть, как лень аккуратно, по одной, подбирает сырные крошки. Поев, она негромко сказала свое «пи» и свернулась в колечко.
Пындин убрал со стола, переложил листок с ленью на свою подушку, разделся и лег спать. Спал он спокойно, но легко, временами сквозь сон ощущая тихое дыхание лени.
Наутро Пындину захотелось чем—нибудь побаловать лень. Он открыл кошелек, сокрушенно посмотрел внутрь и позвонил своему начальству. Начальство было весьма недовольно Пындиным, но согласилось на последний испытательный срок. «Не скучай!» — сказал Пындин лени, почистил ботинки и
