ПРАЗДНИК ЦВЕТЕНИЯ МИНДАЛЯ С ВАШЕЙ МАМОЙ
Траурные венки — в ту комнату. В наших широтах зацвёл миндаль. Для тех, кто не в них, поясняю: суть конец зиме. Ну, может, еще не сразу. Может, еще через пару дней—недель. Но рубикон перейдён, и больше надеяться не на что. Скорость приближения лета начинает приближаться к скорости света. А для меня, как известно, каждое лето — это небольшой портативный конец света. Не—не, не пугайтесь, это — еще не стихи. Стихи — под обрезом. Нойные, хнойные, мрачные, практически нецензурные и даже (спокойно!) с матом. При этом НЕ смешные. Я не шучу. Ужас—ужас, короче.
У нормальных людей дорога уходит в даль. Для нормальных людей страницы весна листает. Я увидела утром: в долине зацвёл миндаль. Мне нельзя миндаль: я — Снегурочка, я растаю.
Предугадан конец зимы, и конца не жаль — ведь нормальным всем с потеплением радость в теле. Я видала утром: в долине зацвёл миндаль. Это значит — всё, отшумели мои метели.
И звучит идиотской жалобой сонный ной, и в который раз оболочка хрустит пустая. Я люблю весну, но ругаюсь любой весной. Мне нельзя весну: я — Снегурочка, я растаю.
А народ гудит, а народ удивлён и рад, а народу рай — не стенание, а награда. На горе Арарат растёт крупный, блин, виноград. Да пускай растёт — мне не надо, блин, винограда! Мне не надо дней, оскоплённых светилом нах — я устала жить, тем сиянием поражаясь. Я живу в жару только ночью и только в снах. Я в жару не живу вообще, я дрожу и жарюсь. Я дрожу и жру, я сижу и жую ботву, я сижу и жду: ну когда же похолодает. Я люблю жару, я тихонько по ней плыву, и стремленье уплыть подальше меня снедает.
А нормальным всем не понять ненормальных всех — не понять, не суметь, не стать, в теплоту врастая. И горяч, как плач, обжигает мне уши смех: не понять ей, блядь! Щаз, Снегу—у–у—урочка, блядь, раста—а–ает!
Не сердись, мон шер. Я не буду такой всегда. Я сейчас поругаюсь чуть, и опять воскресну. Просто белым сфер в долине зацвёл миндаль. Это значит — снова лето. И хоть ты тресни. Хоть ты трескай суп, хоть ты пачками жуй салат, будь ли скуп, ли туп, будь ты сидень, и ли ты студень. На горе Арарат вырос круууупный — глянь — виноград. Мы вино из него добудем, коль живы будем.
Мы нальём вина и забудем про всё и всех. Будем пить и спать, и собой развлекать парнас. И горяч, как плач, наши кости растопит смех. И красивый пар останется вместо нас.
ПОЛИСЕКСУАЛЬНОСТЬ
Есть мужчины, с которыми хочется быть женщиной. Вопросительно—мягко наклонять голову, щуриться сквозь ресницы, качать головой с понимающим видом, выслушивать вдохновенные речи, светиться полуулыбкой стиля «мы с тобой одной крови». Хочется откровенности — но не на все темы, а только на те, на которые как раз и не принята откровенность, остальные темы с ними вообще не важны. Хочется протянутой руки, хочется припадать к плечу, и еще: знать, что вся эта чепуха из книг для подростков — все—таки не совсем чепуха. Ну не шептать «милый», конечно, и вообще без пошлости, но как—то так. Чтобы искры в зрачках и удивление в собеседнике, потому что красиво, потому что игра. Да, у меня конечно же забрать сумку. Да, меня безусловно проводить. Да, я однозначно никогда в жизни не сумею самостоятельно налить себе чаю. Я пролью, расплещу, перепутаю, обожгусь, растяну, упаду, сломаю, порежусь, заражусь и умру. Спасибо. Да, уберечь. Да, размешать. Да, протянуть. И пусть расправляют плечи и приосаниваются: им идёт. Не всем, только им. С остальными такое выглядит смешно и по—детски, неуместно и почти непристойно, да просто глупо, в конце концов. А с этими можно: хотя бы за то, что только у них одних есть эта нежная, слабая, невыносимая, мягкая, тёплая ямка у шеи чуть—чуть до плеча, в которую одну и можно уткнуться благодарным усталым носом.
А есть мужчины, с которыми хочется быть мужчиной. Другом, товарищем, братом. Тем самым, с которым «спина к спине у мачты», который коллега и единомышленник, отношения с которым раз и навсегда определены, теплы и понятны, и которые никогда не требуется выяснять. Смешно. С ними нечего выяснять, с ними всё выяснено заранее, раз навсегда, и не требует подтверждений. Обсуждать дела на работе, пить вместе пиво, смотреть футбол, переодеваться прилюдно, не подумав бросить извечно женское писклявое «отвернись», мыться в бане, орать друг на друга в жестоком споре, забывать на недели и вспоминать внезапно, дружить домами, потихоньку жаловаться друг другу на любовниц и жен, хлопать по плечу, дарить спиртное, курить бок о бок, рассказывать обо всём, не лукавя, и не задумываться — а что, собственно. Быть на равных, без идолов и подчиненных, быть близкими без надрыва и страсти, быть уместными, как то самое пиво, может, иметь каких—нибудь общих друзей, но никогда не делить меж собою женщин, вообще ничего не делить. Быть простыми, как марка острова Малибу, на которой всего—то изображения — на белом фоне черная буква М.
Есть женщины, с которыми хочется быть мужчиной. Носить на руках, держать зонтик над тонкой кожей, дышать переливчатой жилкой на нежной шее, восхищать, восхищаться. Пальцами гладить, пусть мысленно, там, где на людях не гладят, и плевать на приличность. Охватывать, захватывать. Дарить цветы, потому что это ведь просто нормально: дарить цветы тем, кому хочется их подарить. Наливать, угощать, кормить, закармливать даже: такая худенькая. Или такая бледная. Или не худенькая и не бледная, но вот есть в ней что—то такое, что требует фразы «бедная моя девочка». Человек, умеющий вовремя, с правильной интонацией сказать «бедная моя девочка» — король и Бог. Это единственная фраза, которую необходимо всерьёз выучить тем, кто собрался любить тех женщин, с которыми хочется быть мужчиной.
А есть женщины, с которыми хочется быть женщиной. Почти ребёнком. Приходить, припадать, упадать даже, в ноги, к ногам, к рукам, к глазам, требовать, получать, снова требовать, снова получать, или не получать, но неважно, и пусть кормит, кормит и смотрит, но смотрит не так, как проголодавшийся пёс, а так, как смотрела мама на старой кухне. Рассказывать всё, и пусть реагирует — или не рассказывать ничего, и пусть догадывается. Капризничать, но не во имя игры, а потому что порвались джинсы, и пусть зашьёт. Просить почитать тебе вслух, и ныть, что читает не то и не так, и выторговывать срочно другую книгу, и добиться, и отослать искать, и заснуть, не дождавшись.
Вы скажете мне, что тут дело вообще не в принадлежности к тому и иному полу, и будете правы.
Вы скажете мне, что в любом человеке может быть в разных пропорциях сочетание всех этих черт — и будете правы.
Вы скажете мне, что не бывает так, чтоб и первое, и второе — в один стакан, что разные люди по— разному воспринимают и что все многогранно. Вы снова будете правы.
Вы скажете мне, что всё это нужно было объяснять не такими словами, и что дело не в этом. Ну да.
Но есть мужчины, с которыми хочется быть женщиной.
А есть женщины, с которыми хочется быть мужчиной.
ФОТОЛЮБИТЕЛЬ ЗА ГРАНИЦЕЙ
С любовью и преданностью, на добрую память, творцу и магу, в качестве честной мести.
Нет никакой проблемы пройти по канату, неся в каждой руке по корзине сырых яиц, а на голове — цыплёнка. Практически каждый человек способен перепрыгнуть пропасть, залезть на дерево, переплыть Кинерет, Волгу и озеро Чад. Совершенно не опасно обниматься с голодным львом, абсолютно никаких сложностей не составляет переход втроём через пустыню Каракумы с одной бутылкой воды на всех. Вы можете загорать в раздельном купальнике напротив любой иранской мечети, рассказывать пошлые анекдоты про президента в центре Алма—Аты, оставлять малолетних детей без присмотра в бассейне и запивать немытые фрукты сырым молоком. Но упаси вас Бог поехать за границу с фотолюбителем.
Фотолюбители бывают двух видов. Оба вида ужасны. Представители первого вида способны вывести из себя каждого здравомыслящего человека примерно за четыре с половиной минуты и навсегда — но
