хорошими. Но они не могут быть хорошими. Видно, господь сотворил чёрных из другого материала. Мне, право, очень жаль их, но, когда всему нашему белому миру угрожает опасность быть уничтоженным руками негров, мы — увы! — не можем быть добрыми. Рабство — это удел негров, и оно должно оставаться вечно. Боже мой, представьте себе, что будет, если негры получат волю!»
— О да, миссис Джесси, представим себе, что будет, если негры получат волю!
Гарриет закрыла глаза, и ей привиделся посёлок в Мэриленде. Она слышала запах дыма, жареной свинины и вяленой рыбы, запах цветной деревни. Вот мул тащит плуг, а за ним, нахмурившись, идёт Большой Бен. Это его земля, он шагает по ней уверенно. Он нагибается и берёт горсть этой земли, и она сыплется у него сквозь пальцы, влажная и жирная. Нет, ему не нужен хлопок, ему не нужен табак на продажу — он посеет пшеницу, и вырастит её, и сожнёт, и обмолотит, и старая Рит испечёт из неё хлебцы. Он построит дом, и в доме будет печь с дымоходом, и сам Большой Бен будет сидеть вечером у очага, в котором горит «рождественское бревно», и будет петь торжественные протяжные песни, полузакрыв глаза и похлопывая себя по колену. А дети будут подтягивать ему — дети в башмаках и в новых штанишках, как нарисовано на картинке в букваре. Потом большие часы пробьют — детям спать пора, а утром в школу. Да, в этом посёлке будет новая школа, выкрашенная белой краской. Там Джейн будет учить детей грамоте, а Дэви будет, пожалуй, директором. Он будет награждать книжками лучших учеников. А Гарриет Табмен, бывший «кондуктор подземной дороги», что ей делать в этом посёлке?
Вот что: она засядет за букварь вместе с малышами!.. Вот что будет, если неграм дать волю, миссис Джесси! Не правда ли, этого нельзя допускать?
Что же будет завтра?
Всё зависело от того, куда пойдёт страна, расположенная там, вдали, за грохочущим Ниагарским водопадом.
Гарриет остановилась и прислушалась. Неравномерные гулкие взрывы заглушали ровный рёв водопада. По дороге от станции, шлёпая по лужам, бежала фигурка в развевающейся дырявой шали. Это была Джейн.
— Что случилось, девочка? — спросила Гарриет.
— Стреляют из пушек!
— Из пушек? — переспросила Гарриет, прикладывая руку к сердцу.
— Да, избран новый президент!
— Кто такой?
— Авраам Ли?нкольн из Иллинойса.
Часть третья
Сердце Америки
Цветные, к оружию!
Потом мы увидели молнии — то сверкал ружейный огонь, затем раздался гром — то грохотали пушки. Мы услышали звуки дождя — то падали капли крови, а когда мы пришли собирать урожай, то собирать пришлось только мёртвых.
В начале 1861 года южные штаты один за другим заявили о своём выходе из состава Соединённых Штатов. В феврале рабовладельцы создали новое государство «Конфедеративные Штаты Америки» с целью сохранить и распространить рабство на вечные времена. 12 апреля пушки южан обстреляли Форт Самтер в гавани Чарлстона. Через два дня президент Линкольн объявил о наборе семидесяти пяти тысяч человек в армию, чтобы покончить с мятежом, который плантаторы называли «второй войной за независимость».
Началась гражданская война.
Бэйтс пришёл в типографию прощаться с товарищами в первые же дни войны. Военная форма сидела на нём мешковато. Он переступал с ноги на ногу, словно никак не мог привыкнуть к неуклюжим солдатским сапогам.
— Желаю успеха, Бэйтс! — сказал ему Вендовер. — Возвращайтесь генералом! Вперёд на Юг, к победе!
Бэйтс притронулся пальцами к козырьку.
— Жаль, сэр, — промолвил Рагглс, — очень жаль, что цветных не берут в солдаты!
Редактор улыбнулся.
— Вам не о чём беспокоиться, Рагглс, — сказал он. — Это война белых. Ступайте-ка на своё место у входной двери.
И он исчез за дверью кабинета.
— Прощай, Рагглс, — сказал Бэйтс негру-швейцару. — Позаботься о моей жене.
— Всё сделаю, что смогу, мистер Бэйтс. Тяжело, конечно, расставаться…
— Я рад, Рагглс. Честное слово, рад! Я больше не могу сидеть, слушать, смотреть и думать. Всё это уж очень затянулось, как в сухое лето. Вот наконец дождь! Слава богу!
— Дождя ещё нет, мистер Бэйтс, — задумчиво сказал Рагглс. — Я от всей души желаю вам уцелеть. Это не такая страна, мистер Бэйтс, где всё решается сразу. Здесь всё затягивается. Зато уж если гроза, так втрое сильнее, чем в Европе. Помогай вам бог!
Когда они ушли, Вендовер перегнулся через железные перила и крикнул в наборную:
— По местам! Иенсен, на первую полосу, крупно: «Это война белых!»
Вечером барабаны грохотали на Бродвее. Добровольческий полк покидал Нью-Йорк. Однообразные, угрюмые дома казались дворцами в свете факелов. Ветерок шевелил бесчисленные звёздно-полосатые флаги и ленты, свисавшие со стен, с балконов, из окон. По широкой, непривычно пустой улице гулко топали солдатские сапоги и штыки плыли светлой лавиной над морем синих мундиров.
— Вперёд на Юг! — кричали в толпе, поднимая факелы.
Дамы махали платками, цилиндры, котелки и шляпы взлетали вверх гроздьями. Мальчишки, забравшиеся на крыши омнибусов, пели песню о Джоне Брауне:
— Прекратить! — крикнул им полицейский, грозя дубинкой. — Эта песня запрещена!
Рагглс всматривался в лица. Вот они! Молодцы-пехотинцы надели на штыки букеты цветов. Бэйтс шёл улыбаясь.
— Да, он рад, — пробормотал Рагглс. — Ну что ж, счастливый путь! Пусть он так же придёт обратно.
Повсюду организовались военные клубы, где шло обучение строю и стрельбе. В Нью-Йорке негры тоже организовали клуб. Занимались они на площадке позади церкви, в которой не раз происходили
