историю идей, даже Не знаю, зачем, на всякий случай, если они соберутся переименовать его снова, я поясню, что прочла всего фрейда, дарвина и ницше — ну, может быть, и не все их работы, но достаточно, чтобы вскрыть противоречия этих авторов на основе идей французской философии, я изучила самую разную литературу по тайным знаниям, этнические материалы, маргинальные тексты, эзотерически-религиозные монографии, я в совершенстве владею двумя языками: английским и испанским, хорошо говорю по- итальянски и по-португальски, мой японский пока оставляет желать лучшего, но в этом зыбком и неустойчивом мире сплошных компромиссов, где все относительно, для большинства собеседников мой японский звучит вполне бегло, ну, скажем, где-то на уровне бимбо: знаний хватает для выражения поверхностных мыслей, но если мне хочется высказать что-то более сложное или абстрактное, тут-то я и застреваю.
мир потребления держится на зависти, всякий имидж, всякая личность — это продукт, созданный кем-то другим, кем-то, кто весь извелся от зависти, нынешнее положение дел допускает немалую гибкость и даже свободу, но самоопределение сюда не относится, все, что входит в понятие “женщина”, придумано мужчинами, все, что входит в понятие “женщина на содержании”, придумано совместными усилиями мужчин, работающих женщин и домохозяек, всякая точка зрения просто по определению не может быть — и не должна быть — объективной, изнутри все видится не так, как снаружи, не обязательно — правильнее, но обязательно — по-другому, всегда надо помнить о том, что у каждой вещи есть и внутренняя сторона, упустить это из виду — значит сделать большую ошибку, и нанести оскорбление сексу, матерям, архитекторам, хирургам и психиатрам.
как бы там ни было, речь не только о том, чтобы кто-то тебя содержал, это нужно уметь: быть содержанкой, надо знать, как управлять обстоятельствами, как управлять собственной жизнью, чтобы ты сама была главным действующим лицом, надо уметь сохранять шаткое равновесие, которое может нарушить любая мелочь: например, твой покровитель начнет слишком сильно тебя опекать, словно ты — его дочка, или вдруг сделается ревнивым, или чересчур инфантильным, есть целый список этих “чересчур” и “слишком”, которых следует избегать, это непросто, потому что природа не терпит женщин. на содержании, а общество — и подавно, ты играешь в тонкую игру, вроде как прыгаешь со скакалкой, сплетенной из китайского шелка, ты должна держать руку на пульсе наслаждения, под наслаждением я понимаю не только физическое удовольствие, хотя его тоже нельзя исключать, я говорю о своем собственном “я”, о таких качествах личности, как непосредственность, непринужденность, чувство юмора и элегантность, прежде чем сделаться отдохновением для мужчины, надо как следует все обдумать, правила каждый раз разные, для каждого конкретного случая они свои, забудь о банальностях, о морали, о собственной гордости, тут они не пригодятся, женщина на содержании — это собрание жестов и действий, точно таких же, как и у всех остальных, только сгущенных до нескольких комнат, нескольких часов, нескольких выходов в свет, каждый из нас — это собрание жестов и действий, просто жесты и действия женщины на содержании наиболее концентрированные, в ней все очень значимо: ее смех, ее выбор духов, то, как она ставит в вазу цветок, все исполнено смысла, ее пресловутая ветреность и легкомыслие — это домыслы тех, кто. не знает, сделать тяжелый взгляд легким — это большое искусство, жизнь налагает на человека ответственность, все дается трудом, но подлинное наслаждение мы познаем только тогда, когда забываем — на краткий миг — про тяжкое бремя ответственности.
быть содержанкой подразумевает еще и способность не тяготиться своим одиночеством, надо уметь быть одной, потому что ты будешь одна: целыми днями, а иногда — и неделями, на выходные, на праздники, совершенно одна или с кем-нибудь из доступных Друзей, которые согласятся составить тебе компанию, если у них не будет других дел. никто не платит за то, чтобы быть рядом с женщиной постоянно, скука, болезни, повседневная рутина — никому это не нужно, вот почему ты должна научиться получать удовольствие от одинокого вечера с книгой, ужинать наедине со своими мыслями, ходить гулять или в кино — в одиночестве, ему должно нравиться, как ты обставишь свою квартиру — но при этом квартира должна быть пригодной для жизни, для тебя, вполне может так получиться, что многие долгие летние вечера ты будешь сидеть — дожидаться его звонка, в шезлонге на лоджии, у открытого окна, поливая что-нибудь холодное, жуя какой- нибудь фрукт, наслаждаясь легким дуновением ветерка и затишьем “во время простоя”, хорошо, если ты любишь фитнес. занятия спортом хорошо убивают время, в любое время, недорого, и при этом не связывают тебя жесткими рамками расписания, плюс к тому ты показываешь, что заботишься о своем теле, гордишься им — а мужчины охотно за это платят, если станет совсем уже скучно, всегда можно вздремнуть, сон освежает.
не бывает абсолютной свободы, каждый считает, что его сорт свободы — единственно подлинный, в этом смысле положение содержанки — наименее претенциозное, все размечено очень четко, и это значительно лучше, чем выйти замуж, или работать по двенадцать часов в день, чтобы сохранить свою драгоценную независимость, а что такое эта независимость? современная разновидность девственности — ускользающий призрак, который исчезает еще до того, как ты успеваешь его разыскать. что-то такое, что кажется настоящим, только если его подделать, сколько часов нашей жизни тратим мы на ожидание, я имею в виду, мы все. нас старит не жизнь; мы стареем от ожидания, так почему бы не превратить ожидание в профессию? ведь это действительно тяжкий труд, и пусть нам и платят за это деньги, а энергию мы сохраним на то, чтобы жить в полную силу.
Глава 50
анжелика кладет ногу на ногу и смотрит поверх головы ямады на свое отражение в затененном бежевом зеркале на стене, глаза в глаза, приходя на работу, она любит взглянуть на себя объективно, как бы со стороны, вот она: при макияже, одета для выхода, выглядит очень естественно, она подносит ко рту зажженную сигарету, затягивается и, удерживая дым в легких, пристально изучает свое лицо.
— а я хорошо сохранилась, — заключает она, — для своих лет. ямада мягко пододвигает ей пепельницу, она слегка вздрагивает
и пытается аккуратно стряхнуть пепел со своей сигареты, которая догорела почти до фильтра:
— андзярику-сян, вы о чем-то мечтаете?
— да. о вас.
она сидит ко мне в профиль, рука ямады иногда загораживает мне обзор, когда он нежно проводит ладонью по ее левой щеке, она оборачивается ко мне, как бы выражая смущение столь несдержанным проявлением чувств, в такие мгновения я задерживаю дыхание и смотрю на нее. вот говорят: от такой красоты захватывает дух. и это не преувеличение, ее белая кожа как будто светится изнутри — как вареный рис на тарелке в ночной темноте, у нее потрясающие глаза: огромные, черные, с чуть приподнятыми уголками, высокие скулы, тонкий, изысканный подбородок, нос тоже тонкий и правильный, определенно европейский, рот небольшой, с выразительными губами и мелкими зубками.
вместе с тремя молодыми людьми, гостями ямады, она внимательно слушает, что он им говорит.
— а вы знаете, что андзярику-сян — наполовину японка? да-да. ее папа — француз, а мама — чистокровная японка, из якохамы. поэтому она такая красивая и утонченная.
анжелика опускает глаза, потом поднимает их, улыбается и игриво бьет его по предплечью.
— ямада-сан, вы меня прямо смущаете, вы говорите такие вещи… и к тому же все это неправда.
она автоматически проверяет все пять бокалов: у всех ли налито одинаково, замечает, что ее бокал — самый полный, и быстро отпивает три мелких глотка, один за другим, чтобы у всех стало поровну, некоторые молоденькие девчонки стараются украдкой допить свой бокал побыстрее, чтобы получить больше денег, но анжелика — не из таких, ее доходы не складываются из выручки за вечер, ее долгосрочные капиталы — это награда за элегантность и верность мужчинам типа ямады. она работает в хостесс-барах семнадцать лет. у нее было несколько тысяч клиентов, но только четверо таких, как ямада — настоящих покровителей.
крошечный бриллиант над ее левой ноздрей поблескивает в мягком рассеянном свете, эта сверкающая точка придает немного восточный вид ее в общем-то европейскому лицу и как-то не согласуется с ее консервативным нарядом, это коричневое шелковое платье скорее подошло бы какой- нибудь светской даме средних лет на благотворительном приеме в музее изящных искусств, хотя на ее
