свиньях и рыбах. Книга носила рабочее название «Не отгибая пальцев», и, как и в самом Фило, кое-что в ней было просто блестяще.
Но ее никогда не опубликуют.
Как Фило ни старался, он никак не мог исправить катастрофического недостатка своего литературного стиля, который можно проиллюстрировать единственной фразой: «Баруга своим гаргантюанским, всесильным, лопатоподобным хвостовым плавником выбросила вверх тридцать футов призменных струй соленого рассола, когда смертельный гарпун с ядовитым наконечником вошел в ее теплый толстый жирок и брызнул пенящейся, немилосердно острой шрапнелью в ее громадное, перекачивающее кровь сердце».
Слишком много определений. Как ему однажды сказала умная программа для редактирования текстов: «Не каждое существительное требует определения». Хотя в принципе Фило был с этим согласен, любой текст, который он пытался сделать не таким развесистым, казался ему голым и незаконченным. К тому же его терзала мысль, что эта его неспособность вовремя остановиться абсолютно противоречит его этике защитника окружающей среды. Но поскольку Фило не мог писать иначе и не желал бросать эту затею, он выписывал свой роман на страницы дневника, запертого в сейфе, подобно секретным мемуарам.
Так вот, этим утром он писал свой роман (шариковой ручкой со сменным стрежнем — Фило тогда очень сильно обиделся на компьютер и мстил ему, используя устаревшие технологии) под легкий топот крошечных лапок грызунов, бегающих над ним. Палубы субмарины были пронизаны сетью устойчивых к тряске пластиковых тоннелей, населенных несколькими сотнями или около того голубых хомячков — это экзотическая порода, каждого зверька в нью-йоркском магазине «Любимцы-для-нас» можно было бы продать долларов за девяносто пять или даже больше. Но Фило держал хомячков не ради возможности их продать; просто он считал их красивыми, особенно ему нравилась жизненная энергия, которую излучали зверьки, носящиеся с одного края подлодки на другой. Еще на борту жили десять маленьких рыжих рысей, так что «Ябба-Дабба-Ду» была весьма кинетическим судном.
Скрючившись за столом, Фило, мужчина огромного роста и с густой бородой, мог бы сойти за Санта- Клауса средних лет, изучающего знаменитый список детских пожеланий, — но только в совсем уж модернизированной обработке этого мифа. Был ли он действительно самым темнокожим человеком, пережившим Пандемию 04 года, — вопрос спорный, но, без сомнения, он был самым темнокожим ребенком, выращенным амишами[33]. Фермер-голландец из Пенсильвании по имени Понтер Лапп нашел вопящего подменыша: кожа как чернозем, глаза зеленые, как пейзаж после дождя, — на пшеничном поле. У Понтера было доброе сердце, и он беззаветно любил детей, особенно сирот, а потому мгновенно привязался к этому странному младенцу, хотя его прошение об усыновлении ошеломило местного епископа. На одеяле, в которое Фило был завернут, висел приколотый булавкой клочок с именем «Фило»; а единственный чернокожий, которого встречал в своей жизни Понтер, носил фамилию «Дюфрен» — это был государственный переписчик населения, который заезжал в их деревню в 1970 году.
Мягко говоря, молодой Фило и сообщество амишей были не самым идеальным сочетанием. После того как в 1994 году Понтер Лапп скончался, Фило, которому исполнилось восемнадцать, съездил в Филадельфию, и там его в физическом и технологическом смысле соблазнила выпускница факультета информатики Пенсильванского университета. Дома многие тихо обрадовались, что он не вернется. В конце концов, кто мог оставить афро-американского ребенка на пшеничном поле меннонитов[34], кроме самого дьявола?
В начале нулевых Фило увлекся активным природоохранительством — им, разумеется, руководила искренняя забота о природе, но помимо этого — тут-то он всегда был честен — антисоциальный дух, который громко просил выхода. Понтер Лапп растил Фило пацифистом, так что юноша даже и подумать не мог, чтобы отнять чью-то жизнь, но, выйдя в мир, он обнаружил, что угрызения совести насчет порчи чужого имущества в особо крупных масштабах — не его удел. Когда Фило работал в экологической организации «Первым делом Земля!»[35] и Сообществе Неда Лудда[36], наибольшее удовлетворение ему приносили морально оправданные акты вандализма.
Следующие несколько лет Фило буквально скитался по пустыне, скрываясь от Пандемии, пока не повстречался с евреем-луддитом Моррисом Каценштейном. Моррис, которому тогда было чуть больше двадцати, представился как «ответ Делэнси-стрит Томасу Эдисону[37]». Он заявил, что придумал схемы и чертежи сотен всяких полезных устройств, но по личным причинам поклялся, что они никогда не попадут в руки военным. Поскольку министерства обороны всех стран свободно заимствовали идеи у частных промышленных предприятий (или покупали по взвинченной цене), Моррис решил, что единственный способ достойно заниматься своим ремеслом — объявить себя вне закона. После этого он поинтересовался, не выслушает ли Фило его идею так называемого «доброкачественного экопиратства».
Фило выслушал; заключили пакт. На следующее утро принялись набрасывать план, который должен был принести плоды не раньше чем через десять лет.
И вот сейчас, в сорок семь лет, пират Фило, возможно, — самый печально известный пират в истории, и у него — самая большая телеаудитория. Моррис стал его первым помощником и техническим кудесником, и его изобретения исчислялись не сотнями, а тысячами. «Ябба-Дабба-Ду» быстро становилась легендой.
В полдесятого Моррис свистнул в интерком:
— Каюта капитана ответьте рубке.
Фило взял микрофон, сделанный в форме дронта и заговорил ему в клюв:
— Что такое?
— Показалась цель. Тебе понравится.
— Корабль Ганта?
— Без оружия и без конвоя.
Над головой пронеслись два голубых хомячка, спотыкаясь в спешке друг о друга, и Фило улыбнулся. Он закрыл незавершенный роман и отложил ручку.
— Поднимаюсь.
Первая подводная лодка, принимавшая участие в боевых действиях, носила имя «Американская черепаха» и двигалась на ручном ходу; построил ее в 1776 году студент Йельского университета Дэвид Бушнелл[38]. То был всего лишь яйцевидный бочонок с емкостью для балласта, и единственная засчитанная миссия «Черепахи» — попытка заминировать британский флагман «Орел» пороховой часовой бомбой — стала полным провалом; сама подлодка не нанесла врагу совершенно никакого ущерба, и ее в конечном итоге разобрали на части.
С тех пор лодки ушли далеко вперед в отношении размеров, изощренности конструкции и боевой эффективности, но так и остались тесными клаустрофобными суденышками. Согласно задумке, это скрытое оружие, опасное и смертоносное, иными словами, субмарины не предназначены для увеселительных поездок. Да, удобство там возможно — в военное время мораль экипажа играет большую роль, — но никак не
Но вот хрен, вам. «Доброкачественное пиратство» — уже само по себе нонсенс, так что мешает Моррису Каценштейну придумать еще один? Даже несмотря на тройное ограничение — практичность, законы физики и скромность позиции борцов за охрану природы, которой они поклялись придерживаться, почему бы «Яббе-Даббе-Ду» не быть веселым военным кораблем?
Моррис постарался на славу. «Ябба-Дабба-Ду» должна была стать не только боевым судном, но и ковчегом, так что в гигантскую подлодку экономичных габаритов влезло бы двести человек, которым хватило бы воздуха и пространства, чтобы не толкаться локтями. Благодаря изобретательным приборам, экономящим трудозатраты, и централизованному устройству управления экипаж состоял лишь из четырнадцати человек, хоть и это казалось чересчур. Поэтому в лодке осталось много места для научной библиотеки, спортзала, кибернетической и механической мастерских, полного комплекта оборудования для ветеринарной хирургии и горячего бассейна на восемь человек, а также там свободно разгуливали разнообразнейшие животные-талисманы. Помимо этого, «Ябба-Дабба-Ду» была единственной известной субмариной с дендрарием.
