Канализация, Газ & Электричество

в Нигерии, аморальны и просто отвратительны. Ни прощения, ни оправдания такому упущению он не видит, да и не ждет, что люди примут какие-то оправдания; он лишь может сказать, что из-за недавней смерти его делового партнера Кристиана Гомеса «Промышленные Предприятия Ганта» оказались на распутье, на пороге перемен и реорганизации, и сегодняшняя акция протеста помогла ему понять, что этика компании нуждается в доработках. Для этого он сформирует в компании новый консультативный совет. Этот «Департамент общественных работ» (или «Департамент общественного мнения»; Гарри пока не решил с названием) будет рассматривать возможные экологические и социальные последствия всех будущих начинаний «Промышленных Предприятий Ганта», направляя и — если придется — сурово критикуя руководство компании.

— Отлично, — сказала Джоан. От подножия пирамиды она закричала Ганту: — А кто возглавит этот новый департамент, Гарри? Председатель «Датч Шелла»[134]?

Джоан говорила без микрофона, но Гант ее услышал и повторил опрос для слушателей:

— Мисс Джоан Файн, которая не верит мне — и молодец, — только что задала очень важный вопрос. Ей интересно, кто возглавит этот новый Департамент, который я предлагаю. Заявляю официально, а если потом окажется, что я солгал, то прошу вас всех позвонить в Вашингтон и натравить на меня подкомиссию конгресса: экологическая и социальная политика будет устанавливаться не компанией «Шелл Петролеум», и не каким-нибудь приятным, но несколько ангажированным народом из «Юнион Карбайд», «Де Бирс Минерал» или «И.Г. Фарбен и К⁰»… Похоже, у нас лишь два человека вызывают такое доверие, чтобы назначить их на должность моей новой совести. Роберт Редфорд[135], к сожалению, нас уже покинул. Так что остаешься ты, Джоан. — Одинокий человек на высоте посмотрел на подножие пирамиды и улыбнулся. — Новым ревизором общественных работ «Промышленных Предприятий Ганта» станет Джоан Файн. Пусть приступает, когда ей захочется, зарплата и страховое пособие будут достаточно низкими, чтобы все знали, что я ее не подкупаю; и если она не будет приносить мне столько головной боли, чтобы я пожалел, что нанял ее, можно будет считать, что со своими обязанностями она не справилась… Дамы и господа, еще раз спасибо, что собрались тут сегодня и выразили мне свое недовольство. Наша великая американская капиталистическая система основывается на законе предложения и спроса; я надеюсь, вы запомните о моем приглашении размозжить мне голову кулаком Большого Правительства, если мы с мисс Файн не сумеем предложить вам то, чего вы спрашиваете. А пока наслаждайтесь прекрасной летней погодой и южным гостеприимством Атланты, всего вам наилучшего.

2023: ДЕВИЦА С РЕКЛАМНОГО ПЛАКАТА ДЕВЯТНАДЦАТОЙ ПОПРАВКИ

Джоан со Змеем приехали на Гранд-Сентрал вовремя и успели на «молнию» до Атлантик-Сити, отходящую в 11:30. Гарри Гант позвонил на вокзал заранее и велел прицепить вагон-люкс в конец поезда. Джоан, возможно, отказалась бы от такой роскоши, но во всем остальном поезде нельзя было курить; да и Змей не желала упускать возможность прокатиться в таких шикарных условиях.

— Джоан, давай до обеда без самоуничижений.

Вагон-люкс был герметизирован, снаружи — такой же обтекаемый, как и любой другой вагон сверхскоростного экспресса, а внутри обставлен как нелегальный кабак времен Сухого Закона: красный бархатный ковер во весь пол, потолок темного дерева, медленно вращающиеся вентиляторы, пианола, восьмиугольные покерные столики из красного дерева и замши, разлапистые кресла и Автоматический Слуга (Сэм-101) в качестве бармена. Для увеселения пассажиров, которым настоящий пейзаж за окном казался скучным или неромантичным, в вагоне установили специальные проекционные экраны, которые можно было опустить на окна и выбрать из библиотеки один из тысячи искусственных видов; благодаря магнитным подушкам ход поезда был очень мягким, и движения почти не чувствовалось, разве что ускорение и притормаживание на станциях, так что выбрать можно было либо движущийся, либо статичный пейзаж, как душе угодно. Особой популярностью пользовались неподвижные виды идеализированных набережных Чикаго.

Как только Джоан и Змей сели, кондуктор объявил, что «молния» задержится на вокзале ввиду облавы, устроенной анти-антиамериканскими агентами. Джоан не терпелось отправиться в путь, так что она опустила экраны и выбрала лунную панораму, где в гоночных багги наперегонки с поездом по морю Спокойствия носились зеленые человечки; еще она включила телевизор над барной стойкой. Змей велела Сэму-101 принести рома со льдом, села в приятно пружинящее кресло и собралась почитать потрепанного «Атланта», который купила на деньги, вырученные за автографы. Обе закурили.

На экране знаменитый журналист-катастрофист Тэд Уинстон Пеллер давал интервью ведущему ток- шоу Зандеру Менудо.

— До меня дошел слух, — говорил Зандер, — что вы состоите в родстве с покойным голливудским режиссером Ирвином Алленом[136]. Я, правда, не уверен, многие ли зрители вспомнят Аллена, но…

— У нас духовное родство, — отвечал Пеллер. — Хотя, конечно, во времена Ирвина жизнь была куда проще.

У него были пухлые щечки, у этого Пеллера; пухлые в двадцать, пухлые на первой писательской фотографии, пухлые до сих пор, хотя с наступлением среднего возраста они начинали обвисать. «Тэд Уинстон Пеллер, — как заметил один из критиков, — превращается в бассета, как на рекламе „Хаш Паппис“».

— Ну тогда скажите нам, — продолжил Зандер, — хотя я отлично знаю, что вас об этом спрашивают на каждом шоу и после выхода каждой новой книги, но тем не менее этот вопрос не перестает нас интересовать: почему же вам так нравится описывать бедствия? Откуда такая любовь к авиакатастрофам, приливным волнам, а теперь вот — к землетрясениям?

— Я не думаю, что тут уж такая любовь…

— Я просто хотел сказать, что заметно, насколько вы преданны…

— На самом деле предан я, — прерывает его Пеллер, — неравнодушен, и что пытаюсь запечатлеть в своих книгах… это судьбу поколения… я имею в виду и то поколение, которое только-только достигает совершеннолетия, и свое, тех, кто стал совершеннолетним на смене тысячелетий. Это потерянное поколение.

— Какое? Ваше или нынешнее?

— Мое… то есть, оба… то есть, все потерянные, и с каждой минутой мы теряемся все больше. Будь я священником, а не литератором, я бы, наверное, скитался сейчас где-нибудь по пустыне, возвещая всем о том, что это наши последние дни.

— А. — Зандер проницательно кивнул. — Апокалипсис.

— Апокалипсис, именно. Я думаю, что Апокалипсис разговаривает с нами — «с нами», в смысле с потерянным поколением, с обоими потерянными поколениями, с потерянными людьми, где бы они ни находились: мы слышим его так, как больше ничего уже не можем услышать. Я помню мрачные студенческие годы взросления, когда нас накрывала такая громадная тень…

— Последствия Пандемии. Африканская и Сирийская войны.

— Да, конечно, и это — тоже, хотя в первую очередь я говорю о всеобъемлющей опустошенности, которая повлияла на меня и на моих сокурсников в Беннингтоне[137]. Никакие деньги и привилегии не смогли излечить глубокую неудовлетворенность жизнью, неудовлетворенность, которая, как тогда, так и сейчас, остается, пожалуй, самой большой катастрофой.

— Это абсолютно верно, — согласился Зандер. — «Разоделись, а некуда пойти». Не могу представить более неприятного чувства.

— Да. И я тоже.

— Змей? — позвала Джоан.

— М-м?

— Тебе никогда не кажется, что хватит уже надеяться на человечество?

— Периодически. — Змей подняла глаза от книги. — Но потом я вспоминаю, сколько повидала на своем веку потерянных поколений, у которых все получалось, несмотря на их неимоверную жалость к себе, и перспектива быстро выправляется. — Она покосилась на экран. — Жирненький бурундучок, да?

— Прежирный, — согласилась Джоан.